настроения укрепятся и могут приобрести «характер наследственный». Потому, мол, он стал искать пути их улучшения с самых первых дней своего канцлерства и исходил из того, что «немцы и поляки должны согласиться с фактом, что живут рядом», а если так, то нужно, чтобы «состояние, которое длится 1000 лет и которое в будущем невозможно изменить, приняло такую форму, из которой обоим народам можно было бы извлечь по возможности наибольшую пользу». Никуда не деться от того, что «и в будущем может существовать разница между государствами», однако «попытки избавиться от нее военными методами не оставили бы из-за катастрофических последствий никаких путей к пользе, которую можно получить». Потому «германское правительство испытало счастье, когда нашло у нынешнего вождя польского государства маршала Пилсудского такое же самое великодушное заглядывание в будущее, которое может быть закреплено в договоре. Германский народ готов и желает в соответствии с духом того договора так выстраивать хозяйственные связи с Польшей, чтобы после бесплодной сдержанности наступило время полезного взаимодействия». Можно не сомневаться, что им подразумевалось полезное именно для Рейха взаимодействие, иначе он к нему не стремился бы с таким рвением.

О не менее важных «восклицательных знаках», касающихся внешней политики Гитлера, корреспондент газеты «Kurjer Warszawski» сообщил и 1 февраля в публикации, помещенной в вечернем выпуске газеты под красноречивым заголовком «Триумф в Берлине». Она начинается с констатации, что «давно уже какое-либо событие в Германии не приветствовалось с таким удовольствием, как мирное польско-немецкое соглашение». Анализируя обширные комментарии немецкой прессы на эту тему и ссылаясь на конкретные немецкие издания, журналист обозначил «выкристаллизованные мотивы», побудившие Германию искать пути к соглашению с Польшей, а заодно назвал и окончательные итоги состоявшегося поиска. Польскому журналисту бросились в глаза «прежде всего два характерных момента, на которых делает ударение немецкая пресса, которая, как известно, в государстве Гитлера является монолитным отражением мнения правительственных сфер». Оба они носят межгосударственный характер. Первый из них заключается в том, что наступил «отворот от Лиги Наций», даже очевидный «разрыв с женевскими методами». Ни Польша, ни Германия «больше не считают женевский форум местом, подходящим для разрешения спорных вопросов», пишет, к примеру, «Bórsen Zeitung». Коллективное политическое мнение теряло значение, Берлин и Варшава отныне могут не оглядываться на тот же Париж и Лондон. Вторым моментом, столь же существенным для общеевропейской политики, стало то, что результатом польско-германского соглашения в немецком понимании должно быть «ослабление опоры Польши на Францию». Германии удалось «отдалить Польшу от Лиги Наций и от Франции», а также «нарушить французскую систему примирения на востоке Европы».

Таким образом, на горизонте уже вырисовывалось начало новой европейской эры, стала полагать немецкая пресса. Результат мощи Франции и Лиги Наций оказался сломанным, с облегчением повторяли газеты в Берлине. Газета «Frankfurten Zeitung» посчитала, что «польско-германское соглашение может стать символом… новой системы переговоров», надежды Германии уверенно «идут в направлении ослабления польско-французской дружбы». Немцев тешило, что «в Центральной Европе началось новое движение, стремящихся к выходу из-под «права Франции». Здание французской системы вассалитета изрядно зашаталось». И поскольку в немецком понимании предполагаемая гегемония Франции в Европе закончилась, то «должен начаться новый период, который должен стать началом гегемонии Германии, в чем должна помочь Германии Польша». Наконец, отметила газета, есть и еще один весьма важный момент, который «национал-социалистическим правительством выдвигается для усмирения возможных брюзжателей». Его суть в том, что с подписанием соглашения с Польшей «сломан кулак окружения, которым оковали Германию определенные государства».

Примечательностью того дня стала и публикация в «Kurjerе…» под заголовком «Обострение отношений между Австрией и Германией». В ней сообщалось о сделанном по радио тревожном заявлении австрийского канцлера Энгельберта Дольфуса, гласившем, что в его стране «террор, проводимый антигосударственными элементами, приобрел невиданный размах», более того, «этот варварский способ ведения политической борьбы полностью исчерпал терпение населения и во многих местностях привел к появлению отрядов самообороны». Под антигосударственными элементами он подразумевал австрийских сторонников Гитлера и обещал, что «на гитлеровский террор правительство ответит террором со своей стороны и не остановится, пока не искоренит зла». Жить главе австрийского правительства оставалось менее полугода. Его убьют в собственной канцелярии выстрелом в горло. Но пока он пытался сопротивляться. Сообщение о заявлении Дольфуса было опубликовано на первой странице варшавской газеты, оно открывало ее утренний выпуск и фактически уведомляло поляков, что трещит еще одно звено в «кулаке окружения» Германии. На сей раз южное.

В тот же день — 1 февраля 1934 года — «Kurjer Warszawski» на второй странице своего утреннего выпуска в заметке под заголовком «Дипломатический завтрак» поместил и сообщение ПТА, что накануне «польский посол в Берлине министр Липский» провел специальный завтрак «для представителей Рейха по случаю подписания польско-германской декларации о ненападении от 26 т. м». В завтраке, суть которого, конечно же, состояла не в утолении физического голода собравшихся за столом в польском посольстве, «приняли участие министр иностранных дел Рейха фон Нейрат, министр Рейха и премьер Пруссии Геринг, министр продовольствия Дарре, государственный секретарь в управлении канцелярии Ламмерс, а также государственный секретарь в Министерстве иностранных дел фон Белов. Кроме того присутствовали генерал-майор фон Райхенау, директора департаментов Министерства иностранных дел, а также высшие официальные лица других министерств». Прозвучали в ходе завтрака слова высокого политического звучания. В частности, «посол Липский выступил с речью, которую завершил тостом в честь президента Рейха Гинденбурга и канцлера Гитлера. С ответной речью выступил министр иностранных дел Рейха фон Нейрат и произнес тост в честь президента РП Мосьцицкого и маршала Пилсудского».

Об этом не худо вспомнить постольку, поскольку в наши дни в публикациях о предвоенных временах нередко встречаются утверждения, что после заключения советского-германского договора о ненападении в августе 1939 года — последнего, кстати, в ряду пактов такого рода — главный человек в СССР генеральный секретарь ЦК Всесоюзной Коммунистической партии большевиков И.В. Сталин на ужине, последовавшем после подписания, предлагал поднять бокалы за здоровье Гитлера. Однако В.М. Молотов, от имени которого как председателя советского правительства был дан тот ужин в честь специально приехавшего в Москву для заключения двустороннего соглашения министра иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа, уточнял, что это он, а не И.В. Сталин произносил тост «за Гитлера как руководителя Германии». В беседах с писателем Феликсом Чуевым свой поступок Вячеслав Михайлович пояснял очень просто: «Они поднимали тост за Сталина, я — за Гитлера. В узком кругу. Это же дипломатия». Присутствовал на том обеде и И.В. Сталин. Он тоже произносил тост. Но совершенно иного рода. Когда В.М. Молотов предоставил ему слово, тот предложил выпить «за нашего наркома