это время. Я врала тебе. Как тебе соврали однажды.

— Твою мать, это ты, придурок? — кричал в потолок Роберт.

— Нет, Роберт. — успокоила парня Ксюша. — Всё это действительно так.

— А твой брат? Про него ты тоже соврала?

— Ты сопротивлялся и не хотел отношений, поэтому пришлось надавить. И, как видишь, сработало.

— К чему вы мне это всё говорите?

— Всё слишком затянулось, Роб. Все эти сказки в реальной жизни, когда мы чуть не умерли несколько раз. Это надоело.

Роберт всё ещё смеялся, надеясь на розыгрыш со стороны друзей, но увидев опечаленные лица сидящих рядом людей, которым когда-то доверял, оскалился. Он не знал, куда деть эту злость, что кипела внутри, и просто отвернулся от них, слушая работающий мотор автомобиля и дробь дождя по крыше.

— Я не верю в это.

Роберт открыл дверь машины и вышел под дождь, идя в сторону города. Ксюша и Артур пытались его остановить, крича из машины, но оставались на месте, не пытаясь забрать его. Роберт шёл, скрестив трясущиеся руки на груди, добавляя к подошве ещё одну собранную из грязи.

— Видишь, как всё обернулось? — говорил голос Ёлмак-хана через всё пространство.

— Так это всё же ты, хряк? — поднял голову к небу Роберт.

— Да, чтобы указать тебе в чём ты не прав. Всё это — то, что было в их головах, парниша. Это то, чего они тебе ещё не сказали, скрывая от тебя всю правду.

— Я тебе не верю. Придурок.

— Как интересно. Иногда вам, взрослым и умным, всё равно нужно указать на очевидную мораль, как напомнить ребёнку поесть. Всё, что тебя ждёт — не счастье в моменте, не истинная любовь, которую ты так нежно и долго выстраивал в голове, а сплошная ложь, будь она от личной выгоды, во благо, просто из-за патологии. Ложь и только. На этом построены вы, людишки.

— Почему мне, восемнадцатилетнему парнише, понятен мир больше, чем прожившему века и тысячелетия богу свиней? Мир несправедлив, идиот. И никогда не был таким. Всё то, что говорят нам в детстве — ложь. Про чёрное и белое, про добро и зло, про какую-то там честь и как должен вести себя мальчик или девочка — сказки, придуманные обществом когда-то давно. Настолько давно, что никто даже не задумывается, для чего это было создано. Может ты и вытянул у них из головы это и передал мне, чтобы я якобы разочаровался и сдался, но я ушёл не из-за того, что это может быть правдой, нет. Тут всё просто, но как бы тебе сказать, чтобы ты понял?

Роберт выдохнул, отпуская голову к земле, из-за того, что вода попадала ему в глаза, после чего он протёр их.

— Моя магическая способность в том, что я вижу людей насквозь. Я нашёл себе тех людей, которые не станут обманывать меня ради того, чтобы навредить мне. В этом плане я смирился с ложью. Это наша часть и ничего с этим не сделаешь. Но это, твою мать, ужасное сравнение: избить меня до полусмерти и найти мне девушку. Ты глубже не мог покопаться в моей голове? Артур не впервые так делает, когда ищет мне замену самого себя.

Роберт даже не смог сдержать смех от нелепости ситуации.

— Да ты вообще знаешь, что такое люди? Какой же ты всё-таки глупый. Не пробовал пообщаться с душами, которых забираешь в своё царство? Узнать их получше? Провести сеанс психотерапии?

— Почему же ты тогда вышел из машины, парниша, если тебя это вовсе не задело?

— Хотел поговорить с тобой и указать, какой ты жалкий.

Роберт издевательски смеялся, тыча в небо пальцем.

— Да и вспомнил кое-что из книги. Как можно обмануть тебя.

Не дожидаясь, пока Ёлмак-хан среагирует и что-то ответит, Роберт рванул с трассы в густой лес по вытоптанной насыпной дороге, разбрасывая куски грязи в стороны. Бежал, пытаясь не сбавлять темп и игнорировать боль, что съедала его руки, что ползёт дальше, к груди. Свет перестал доноситься, чему способствовали не только высокие столбы деревьев, но и собравшийся вокруг туман, из-за чего Роберт не мог разглядеть дальнейший путь и то и дело врезался в вытянутые ветви, что царапали его лицо. Неровная дорога сбивала ноги и дыхалку, а острые камни врезались в ноги, но Роберт не сдавался и продолжал марафон, а после, где между деревьями было больше пространства, чтобы свернуть к ним, свернул к ним от протоптанной дороге. Остановился Роберт только через пять минут обильного кардио остановился, скрываясь за деревом, будто это поможет смерти не разглядеть его. Отдышавшись, Роберт закрыл глаза что-то усердно вспоминая, как вдруг его осенило, из-за чего он не смог сдержать улыбку и начал напивать слова:

Степи да степи твои вскормлены,

По зёрнышку, семечке довольны собрались.

Твоей мудростью ручейки восполнены

Твоей мудростью твари все попоены.

Другом ты будь да меня не губи.

Мужество и отвага меня привели,

Голод мой болен да меня ты прости.

Дал-кошни мною прочитаны.

Дал-кошни соблюдать я изволен.

Другом ты будь да меня не губи.

Закончив воспевание, Роберт притих: он ждал хоть какого-то хруста и движения в лесу, но не мог расслышать из-за капель, что соскальзывали по тесному пространству вниз, к земле. Он пропел это ещё раз для убедительности, но ничего живого рядом не чувствовал, никакого живого чувства в груди.

— Чёрт, видимо это так не работает, — с грустью произнёс Роберт, вставая с сырой земли.

Он пытался понять, что делать дальше и вспомнить какой-нибудь подходящий вариант из книги, сдирая кожу с губ, пока краем глаза не заметил, как мох начинает дёргаться, что было странно — никакого ветра не было, а вода на него не попадала. Роберт пропел стихотворение в третий раз. Это возымело эффект: из похожего на пушистый ковёр растения трансформировался человек, — по крайней мере, его очертания походили на человека, — и пытался встать ровно, не горбясь, впечатлив Роберта. После очертаний высокого человека, что был на голову выше Роберта, появилась глубина: вырисовывались рот, волосы, глаза, нос с горбинкой, уши, за одним