настроение, что обязательно надо было выпить. Приглашенные настырным зазывалой, они спустились в какой-то бар в подвале. Небольшой, затемненный зал освещали вращающиеся в такт музыке прожекторы и вибрирующие лазерные лучи. Там они впервые танцевали вместе. Или, скорее, рядом друг с другом. Музыка была тяжелая, ритмичная, с преобладанием басов. Через некоторое время она ввела их в транс. Никто не разговаривал, глаза у многих были закрытые, а если и открытые, то все равно ничего не видящие, как у участников какого-то ритуала у костра. Роль шамана исполнял диджей, вводивший в транс не бубном, а техно, вместо костра был лазер, а стимулятором был купленный в баре алкоголь. Но не только. Он учуял кое-что еще. В клубе пахло травкой.

Домой они возвращались на такси. По пути целовались и ласкали друг друга. Она закрывала ему рот рукой, когда он начинал слишком громко сопеть, отпихивала его руки, когда он пытался расстегнуть ее лифчик. Надо отдать должное выдержке водителя, который лишь изредка позволял себе бросить взгляд в зеркало заднего вида.

До комнаты на чердаке они так и не добрались. Рухнули на полпути – на полу в кухне, прикрывшись ее платьем. Она разбудила его поцелуями и какой-то песней, звучавшей из приставленного к уху телефона. Обель. Потом, уже на чердаке, когда лежали, обнявшись в постели, все еще мокрые от пота, она сказала вдруг, что с тех пор, как увидела его, перестала мастурбировать. Сначала он подумал, что ослышался. Но он вовсе не ослышался. Она ему все рассказала.

В первый раз это случилось днем, в ванной, когда она, смывая пену, направила мощный поток воды на клитор и испытала неизвестное прежде наслаждение. Второй раз – ночью, в постели, когда рушился ее мир и она жила в постоянном напряжении, сильно сжала бедра, а затем скользнула пальцем, и через несколько минут напряжение разрядилось в блаженство, и она, наконец, могла спокойно заснуть. Ей было шестнадцать лет. С тех пор она стала заниматься этим постоянно и не считала, что в этом было что-то ненормальное, она даже не связывала это с сексом.

Уже первый секс (еще в Гамбурге, перед отъездом в Бирму) обнаружил эту связь: то же напряжение, то же любопытство. Потом стали появляться такие, про которых после одной встречи она уже могла сказать, что ее любопытства они не удовлетворят. Однажды в Берлине она пошла с группой из своего фонда в клуб. У кого-то оказалась травка. Из любопытства, покурила с подругами в туалете. Сначала головокружение, но после третьей затяжки почувствовала удивительно знакомое блаженство. Когда прощались, одна из подруг сунула ей в руки пакетик и рецепты. Совсем о них забыла – нашла случайно через несколько недель в косметичке. Она работала тогда в колонии для малолетних в Леоне и вспомнила свои ощущения в клубе. Дождалась вечера, заперлась в комнате и неумело свернула свой первый косяк. Только закурила, рука взялась за дело. Тот же восторг, но более длительный и более интенсивный, повторявшийся много раз. На втором этаже исправительной колонии в Леоне она впервые мастурбировала под кайфом.

Закончив рассказ, она спросила, не хочет ли он с ней покурить. Конечно, он хотел! Она отошла к книжному стеллажу, и вскоре вернулась с косячком. С той ночи Агнес Обель ассоциировалась у него не только с прекрасными песнями. Он не представлял себе, что смог бы закурить без Нади. После того, как она поделилась с ним столь интимным секретом, курить без нее для него было равносильно предательству.

От Витольда с Марикой он уехал на трамвае. Оказавшись перед Надиной дверью, постучал в нее подковой-колотушкой и спрятался на крыльце. Когда она вышла, перемахнул через перила, встал позади нее, крепко обнял и начал целовать в шею. Она сжала его руки и, не оборачиваясь, прошептала:

– Завершение дня, о котором можно только мечтать… Заходи быстрее. Я как раз поставила гриль. Нужна твоя помощь.

Неподвижный воздух за домом пах пармезаном, кукурузой и тимьяном, и тогда он почувствовал не какой-то там аппетит, а зверский голод. Вспомнил, что последний раз ел вчера вечером в ресторане Шимона. Полдня проспал, а потом у него были дела поважнее.

Надя сбегала на кухню, вернулась с бутылкой соевого масла и тарелкой, на которой лежали куски говядины. Мясо выложила к цуккини и перцам, которые уже пеклись на гриле перед террасой. Аромат с гриля распространялся под аккомпанемент капающего на угли жира.

Надя сняла перчатки, подошла к Якубу и, не говоря ни слова, толкнула его в угол террасы, под навес, оплетенный виноградной лозой. Развязала шнурочек бикини, проскользнула рукой вверх под его футболку и, крепко его обнимая, прижалась грудью к его торсу.

– Как ты узнал о моем желании увидеть тебя? – прошептала она и крепко обняла его. – Представляешь, не могла без тебя уснуть. В последнее время все ищу тебя во сне, а когда не нахожу, просыпаюсь. И еще этот Мюнхен. – Тяжело вздохнула она. – Я хочу поехать, Куба. Я действительно хочу. Давай сделаем это. Ведь каникулы как-никак, занятий в институте нет, и ты сможешь приезжать. Три месяца – это много, я знаю. Жаль только, что с Грузией такой облом, но, когда я вернусь и сдам экзамены, отвезу тебя на райские острова после Рождества. Выбор за тобой, ты только пойми, что для меня это шанс, я могу многому научиться. У лучших мастеров. Я попаду в самую важную базу данных. Кроме того, я просто не могу подвести Карину и Алекса. Спасибо, Куба. Большое спасибо, что ты понимаешь меня и поддерживаешь, любимый, – поцеловала его и побежала в дом.

Было слышно, как она достает посуду из буфета. Якуб отправился в сад и встал за шарообразной туей. Позвонил матери. Спросил, как у нее прошел день. Та отшутилась, что после вчерашнего нормально и что она должна чаще встречаться с сыном за бокалом вина, и не обязательно ждать воскресного вечера. Она не удивилась, узнав, что он у Нади и что на ночь, скорее всего, домой не приедет.

– Что ж, сынок, все нормально. Только ложись, в смысле ложитесь, пораньше. Папа сказал, что у тебя завтра важная лекция. Странно, когда я была студенткой, никто не устраивал никаких выступлений в середине лета.

Потом он позвонил отцу. Никогда этого раньше не делал, а вот сегодня почувствовал такую необходимость. Прежде, чем он успел что-то произнести, отец сказал:

– Привет, Куба. Хочешь, чтобы я забрал тебя? Дай мне полчаса. С работы немного дальше. Я позвоню тебе, когда буду подъезжать. Выйди на парковку у продуктового.