Шрифт:
Закладка:
– Меня смешит то, что Германию – Германию!.. – можно было объединить, а Осетию – вот нельзя, и всё тут. Просто красота!
– Это другое дело. Германия до фашизма всегда была разделена на земли, а не только советской властью надвое. В Грузии мы продлили режим Саакашвили – вот что мы сделали. Если б мы не дошли почти до Тбилиси, то они бы его скинули. Но за каким хреном? Что, нам нужна мировая война? Грузины просто решили отойти от одного большого брата к другому, это их дело. Это бездарность дипломатии двусторонняя. Ни дипломатии, ни политики… Что такое качество военной операции вне этого? Люди не хотят, ну не хотят вас! Какие могут быть государственные причины удерживать их силой?
– Венгрия тоже не хотела. Но мы ее удержали в 56-м.
– Хотя она и воевала на стороне фашистской Германии, но в тот-то момент она была страной нашего содружества. И давили мы уже своих. А может быть, эта маленькая страна была настолько же не фашистской, насколько и не советской.
– На тот момент она была во многом фашистская! Ветераны-фашисты вернулись из русского плена – и вперед. Не понравился им Совок, и не хотели они его получить с доставкой на дом. А нам не нравился их фашизм… Кстати, у вас же тогда сборник был готов, и набор рассыпали из-за мадьяр. Нашли там какой-то ваш текст подозрительный.
– Это не из-за меня, а из-за Лиры Гладкой, поэтессы ленинградской. Она написала стихотворение, которое прозвучало по «голосам»:
Там русское «стой» как немецкое «хальт»,
«Аврора» устала стоять на причале,
Мертвящие зыби ее укачали…
Вполне романтическое революционное стихотворение… Конечно, из-за нее рассыпали! В сборнике было много ребят из литобъединения. В Ленинграде не было оттепели… Там был обком.
– Надо бы снять фильм ужасов. И назвать его – «Обком».
– Так вот я про Монголию почему вспомнил? Почему там точно такая же военная форма как у нас? Да потому, что монголы ввели и устройство войска, и районирование, чего прежде у нас не было. Обком, райком – два иностранных слова. Но почему так хорошо легли на русское ухо? А потому что в Монголии было территориальное деление на аймаки и сомоны. То есть ухо запомнило. А я, прожив все жизнь с русский фамилией Битов, могу сказать: ни один человек из народа, ну на уровне сержантов армейских и ментовских – не мог мою фамилию произнести правильно. Батов, Бытов, Бутов.
– А потому что фамилия нерусская. Так вам, значит, империя симпатична…
– Нет, как только начинается кровь и насилие – не симпатична. Горбачев хотел невозможного – разрушить строй и сохранить империю. Так не бывает. Империя была ценностью, конечно. Только для ее сохранения можно оправдать захват власти Советами. Новому режиму потребовался геноцид классовый, а не национальный. Создали «дружбу народов», пусть даже она была не очень реальной. А больше провозглашенной.
– Дружба на штыках.
– Нет. Не совсем, не полностью она на штыках была. Она была и раньше – при бывшей Российской империи. При Советах «народам» дали больше самостийности, чем русским; своих-то давили, своих не жалко.
– Кстати, почему своих не жалко? Что это, инстинкт самоуничтожения?
– Не знаю. Я в этом не хочу копаться. Но, думаю, это вопрос укрепления власти. В Монголии я понял, что вот у нас Пушкин, а у них – Чингисхан, они на него молились. Для них это такой седой мудрый мирный человек. У него была очень организованная армия. Возник такой, по Гумилеву, народ с пассионарностью, и монголы поперли. У Чингисхана была идея, как у Сталина, – мир во всем мире. Но под своим началом. Любыми способами. Еще не было огнестрельного оружия, а уже можно было уничтожить 200 000 человек при захвате какого-то города – за одно только то, что кто-то проглотил бриллианты. И двумстам тысячам людей вспороли животы. Ножиком. Мы болеем за других и забываем, что геноцид – это мировая система, она была всегда. Причина распада страны только одна: она не хотела при этом строе жить. Сколько бы ни говорили, что она хотела, – а таки народ хотел побить царей и помещиков. И это стремление народа было использовано – вот и все. Погром! Так к власти пришли новые люди. Новая власть была слаба. Она не была в себе уверена – и потому она должна была все время нагнетать страх, наращивать силовые структуры – все держалось на страхе. Это был просто такой ход. И вот что получается с этим Чингисханом? Его 800-летний юбилей отмечало ЮНЕСКО. А пройдет 800 лет, как будут Сталинский юбилей отмечать, а? Никто не знает как! А Наполеон, что ли, подарок? Коек, в которых якобы ночевал Наполеон – каждый отель в Европе такие демонстрирует – больше, чем ночей в жизни Наполеона; в Молдавии похожая история с Котовским. Это все мифология, а истории нет. А есть история народа и история языка, а все остальное переписывается сотни раз без Божьей помощи. Документы какие-то остаются – но документы тоже не опора реальности, потому что они тоже писались в свое время в чьих-то интересах. Я Пушкиным занимался и вижу, что много раз из него пытались сделать куклу, набитую каждый раз новыми опилками. И никто его не собирался внимательно читать. Кроме Никиты Сергеича, его никто не читал.
– Никиты Сергеича? Михалкова?
– Нет. Хрущева. Он был своеобразный господин. Когда его скинули в 64-м, у него появилось время почитать. И он – только чтоб жена не увидела – читал тайком Солженицына, пряча книгу под подушкой. «Один день Ивана Денисовича» он открыто читал, а «Бодался теленок с дубом» – тайком. Чтоб Нина Сергеевна не увидела. Так вот тогда и Пушкина прочитал, и сказал: «Не наш поэт, мне гораздо ближе Есенин! И Твардовский». Да, он не ваш поэт, и его никто из ваших не будет читать, если его не набивать кумачом. А если вы сумеете его прочитать, то вы будете другим народом, вот что я скажу. И делается все, чтобы его никогда не прочли.
– Да, из-под палки читая, не вникнешь… Значит, вас не смущает, что вас записывают в сторонники Проханова.
– Я ему не сторонник, и он мне не указчик…
– Он ваш идейный противник?
– Я не знаю. Я говорю, что думаю, иногда – очень легкомысленно.
Доха Проханова
– А вот есть тема, как вы
