Когда добралась до покоев, которые, как я поняла, до будущего решения повелителя стали моей тюрьмой, рухнула на кровать и уснула.

v

Ияр

– Невозможно! Ты сказала: она умрет!

– Нет, я сказала, что это шанс тихо и мирно от неё избавиться.

– Но она жива!

– И на то воля Ярыша.

– Невозможно!

– Ты хочешь поспорить с богом, Ияр?

– Я хочу понять, какую магию она применила, чтобы спастись!

– Наверняка ту же, что и другие девушки — силу веры. Веру в тебя, Ияр.

– Ты смеешься надо мной, жрица? — В стену полетела чаша с вином.

– Как я могу, о великий из великих?! Я лишь песчинка на дороге вашей судьбы, не больше.

– Песчинка, что стала булыжником… Вот что? Что мне теперь делать, скажи? Девчонка жива! У неё появились обожатели, её теперь не так просто казнить — люди не поймут! Не все, конечно, но достаточно для пересудов. Ведь доказательств её магии нет?

– Нет.

– И признать за ней тяжкие преступления я не могу.

– Не можете.

– Так что? Скажи мне, Найра! Что. Теперь. Делать?!

Рука жрицы легла на грудь Ияра, от ярости нервно вздымавшейся:

– Пусть продолжит испытания.

– Ты совсем обезумела, старуха?! — Ияр стиснул зубы, стараясь сдержать себя и не причинить вред женщине.

– А почему нет? Она оступится. Не сможет не оступиться. И тогда с ней будет покончено.

– Ты уже обещала…

– Но я же не знала, что она сможет проявить доверие. В любом случае, ей не стать соларой, и мы оба это знаем. Она погибнет, как только изопьёт из источника огнепада. Если доберется до него.

– Не доберётся – я этого не позволю. Сегодня празднества отменяются. Пусть готовят арену.

– Ты не дашь девушкам отдыха?

– Нет. Хочу немедленно перейти к третьему испытанию. Это же не нарушает правила?

– Нет, но…

– Тогда завтра с утра арена!

v

Он злился не из-за того, что она выжила, а потому что бессилен перед ней. Когда увидел хрупкую, но несломленную девушку, выплюнутую самой бездной, желал подойти, обнять, расцеловать и унести в свои покои. Но он должен был оставаться бесстрастным. Сдержался. Кажется, тогда от напряжения его сердце снова дало трещину. И закровоточило. Смог выдохнуть, только когда девушку увезли. Но побороть желание быть с ней рядом осталось.

Отсидев словно на лезвиях, пока другие девушки пытались доказать свою веру, он, наконец, обратился в дракона и рванул в небеса.

Когда чувства становились сильнее воли, только дракон помогал охладить голову. Вернее – стать заложником инстинктов, тех, что родились вместе с землёй и солнцем. Инстинктов, которым столько же лет, сколько самой жизни.

Много животных полегло от смертоносных когтей и ненасытной пасти дракона, но только это смогло притупить ярость. Помогло взять волю в кулак и немного унять боль.

Боль от того, что нужно с ней сделать.

Боль от того, что сделать не может.

…Измазанный с ног до головы кровью животных, Ияр появился на её пороге, сжимая в руке початую бутылку вина и сверкая замутнённым взглядом синих глаз. С ярким намерением овладеть ведьмой и покончить с душевными терзаниями. После третьей или четвертой пузатой склянки эта мысль показалась здравой. Если не можешь от чего-то удержаться — возьми. А почему нет, если он уже под чарами?

Трахнуть, насытиться и забыть, как делал всегда. А самое главное — родить к себе ненависть. Ярость. Чтобы не смела питать иллюзий, что он будет есть с её рук. Чтобы не думала, что властна над ним. Истоптать, покалечить и вывернуть её душу.

Прекрасный план. Прекрасная возможность.

Оливия спала, лежа на боку. Её соблазнительное тело, обласканное лунным светом, лившимся в окно, манило. Руки под подушкой, а оголенные до бедер ноги — на скомканном покрывале. Такая безмятежная, словно и не было заточения, словно не она сегодня утром была пережёвана бездной.

Слишком мирный сон, слишком завидный покой.

Покой, что ему и не снился.

От жгучей несправедливости, опалившей внутренности, решительности прибавилось. Ияр допил вино и отшвырнул бутылку в стену.

Испуг. Сонное оцепенение.

Прищур оценивающего взгляда, подмечавшего не только его растрепанный вид, но и засохшую кровь и полное понимание, зачем он здесь.

Нет, она слишком умная для ведьмы. Ни криков, ни гримасы ужаса. Хмурый взгляд – тот, что осуждает, но подчиняется чужой воли. И молчаливое приглашение.

Ияр даже опешил. Мечтал увидеть сопротивление, крики, ругань, ярость. Что ему было бы на руку. Но не овечью покорность.

Ему стало противно. Желание обладать схлынуло, и Ияр грузно осел на пол и привалился к стене.

Оливия стремительно подбежала к нему, путаясь в ненавистных простынях, и робко тронула за запястье.

– Ияр, что случилось?

– Ты случилась, Оливия! – обвинительно бросил заплетающимся языком. – Твоя магия слишком велика. Я не в силах ни убить тебя, ни трахнуть. Вот скажи: что мне делать? Соларой ты не станешь. В бездну к своим тёмным тварям тоже не торопишься, – Ияр ткнул пальцем в грудь девушки, прикрытую плотной тканью сорочки. – Скажи: что ты задумала? Почему мучаешь меня? Почему не уничтожаешь мир? Или ждёшь подходящего момента?

Оливия поморщилась от стойкого перегара, аккуратно схватила мужчину за ладонь и приложила к его груди. Свободной рукой дотянулась до одной из подушек, разбросанных по полу, и подсунула Ияру под голову.

– Потому что я не ведьма…

– Докажи!

– Знать бы как, — острые плечики устало приподнялись и опали.

– Потому что ты ве-е-едьма! — осоловело моргая, протянул он. – Кара богов за то, что плохо чту их традиции.

Оливия засмеялась:

– Ну если бы всех мужчин карали такими девушками, думаю, сейчас бы выстроилась очередь до самого горизонта.

Девичий смех показался таким приятным, что Ияр непроизвольно прищурился, греясь в его звуках, и как-то незаметно для себя перекатился с подушки на её колени. Щека прижался к гладкой коже, рука стала оглаживать коленку и бедро, лениво выводя на ней незамысловатые узоры и ощущая, как девушка при этом напряглась.

– Расскажи о себе, Оливия. Где ты родилась, есть ли у тебя семья. Не вымышленная — настоящая…

Поняв, что намерения Ияра чисты, она расслабилась. Откинулась на стену и вытянула ноги.

– Она не сильно отличается от вымышленной.