и ее муж добровольно отправились в Сестринство и Братство, в то время как они утверждают, что вы с вашим братом отправили их туда силой, чтобы украсть трон, который принадлежит им по праву?

Глаза Жизеллы мечутся между Беатрис, Паскалем и императрицей. Она открывает рот, затем снова закрывает его, но не произносит ни слова.

– Я так и думала, – говорит императрица, снова махнув рукой. Стражники подходят к Жизелле, у которой не остается выбора, кроме как позволить им сковать ей руки за спиной золотыми кандалами.

Беатрис наслаждается видом того, как девушку уводят, и быстрый взгляд на Паскаля подтверждает, что ему тоже это нравится. С мыслями о том, что сейчас им достаточно даже такой маленькой радости, она снова поворачивается к матери.

– С ее стороны было очень любезно прийти к нам прямо в руки, – говорит Беатрис. – Из нее получится отличная заложница – они с Николо очень близки. Уверена, он пойдет почти на все, чтобы вернуть свою сестру.

Императрица машет рукой, и придворные гуськом выходят из тронного зала. Когда остаются только она, Беатрис и Паскаль, императрица встает со своего трона и спускается с помоста на каменный пол.

– Это дар звезд, который мы не упустим, – говорит императрица. – Я напишу этому самозванцу-королю, пусть обо всем узнает.

– О, позвольте мне, – говорит Беатрис, не в силах скрыть усмешку.

Ее мать прищуривается.

– Пожалуйста, – добавляет Беатрис. Она не может вспомнить, когда в последний раз умоляла свою мать о чем-либо. Но за это она готова умолять.

– Это не любовное письмо, Беатрис, – говорит императрица.

Беатрис бросает взгляд на Паскаля, понимая, что раз ее мать упоминает об этом при нем, то имеет еще более четкое представление об их браке, чем думала Беатрис.

– Ты всегда учила, что важно знать слабые стороны врага, – говорит она своей матери. – Я знаю слабости Николо.

Я одна из них, мысленно добавляет она, вспоминая, как он стоял у окна ее спальни после того, как его назвали королем, и умолял ее стать его королевой.

Но она не скажет об этом своей матери. Это значило бы, что ей для победы больше не нужно сохранять жизнь Паскалю, и Беатрис не собирается этим рисковать.

– Хорошо, – говорит императрица. – Может, после этого ты навестишь нашу новую заключенную? Посмотрим, сможешь ли ты вытянуть из нее несколько секретов.

Дорогой Николо,

я уверена, что к настоящему моменту ты уже получил известие о том, что мы с Паскалем сбежали из Ольховых гор. Жаль, что эти новости не дошли до твоей сестры прежде, чем она попросила аудиенции у моей матери. Не волнуйся – я окажу ей ту же любезность, что и вы оказали нам: тюрьма вместо смерти.

Однажды я сказала тебе, что в самые мрачные часы своей жизни я буду вспоминать тебя таким, каким видела в последний раз, – пьяным, отчаявшимся и разочарованным, и будь уверен, что это принесло мне огромную радость. Но я полагаю, что вид Жизеллы, уводимой дворцовой стражей, может запросто занять место того воспоминания. Наслаждайся своим троном, пока ты еще на нем.

С уважением,

Беатрис

Беатрис передает письмо матери, чтобы та его одобрила, и ведет Паскаля в темницу. Перед тем как навестить Жизеллу, она предупредила слуг, чтобы им принесли чай. Как бы ей ни хотелось лишить Жизеллу всякого человеческого утешения, как это было в Сестринстве, она знает, что доброта выведет девушку из равновесия гораздо сильнее, чем жестокость. Беатрис понадобится все возможное преимущество, каким она только может воспользоваться.

И действительно, Жизелла не может до конца скрыть своего недоумения, когда слуги входят в ее камеру, неся стол, стулья, шелковую скатерть и расписной фарфоровый чайный сервиз. Пока они возятся, Беатрис оглядывает помещение – оно больше, чем ее комната в Сестринстве, но тоже без окон. Здесь есть узкая кровать с тонким стеганым одеялом в изножье, умывальник и письменный стол с хлипким деревянным стулом. Скудновато, думает Беатрис, но, учитывая все обстоятельства, Жизелле не на что жаловаться.

– Полагаю, вы пришли, чтобы вытянуть из меня информацию, – говорит Жизелла, когда слуги уходят. Беатрис и Паскаль садятся за стол, и после минутного колебания Жизелла делает то же самое.

– Кажется, нам еще многое предстоит наверстать, – говорит Беатрис, протягивая руку через стол, чтобы налить чай в три чашки. – Я написала Николо, чтобы проинформировать его о твоей… ситуации.

– Меня удерживают ради шантажа? – спрашивает Жизелла.

– Не совсем, – говорит Паскаль. – Как бы Николо ни любил тебя, все мы знаем, что он не откажется от трона Селларии, чтобы вернуть тебя в целости и сохранности. И я боюсь, что мать Беатрис не согласится ни на что меньшее.

– Так меня казнят? – спрашивает Жизелла, и, несмотря на легкость, которую она пытается придать тону своего голоса, Беатрис слышит скрытые нотки страха.

– Это не исключено, – лжет она, просто чтобы держать Жизеллу в напряжении. Беатрис делает глоток чая и ставит чашку на блюдце. – Чай довольно хорош, – говорит она.

Жизелла хмуро смотрит на чашку перед собой.

– Полагаю, он отравлен? – спрашивает она.

Беатрис смеется так, будто сама мысль об этом нелепа.

– Я же пила тот же чай, разве нет?

– Отравлена может быть именно чашка, – указывает Жизелла. – Красите дно тонким слоем ядовитой пасты, даете ей высохнуть, наливаете в чашку горячий чай, и яд растворяется.

– Боже, у тебя явно был такой опыт, – говорит Беатрис с усмешкой, прежде чем посмотреть на Паскаля. – Возможно, нам следует взять это на заметку.

Паскаль улыбается в ответ, а затем тянется через стол, чтобы взять чашку Жизеллы. Он смотрит на Беатрис всего секунду, давая ей возможность его остановить, а затем делает глоток.

– Видишь? – говорит он, возвращая ей чашку.

Беатрис застигнута врасплох тем, как безоговорочно Паскаль ей доверяет, но она понимает, что и сама доверяет ему не меньше. Пугающая мысль.

Жизелла переводит взгляд с одного на другую, все еще неуверенно хмурясь.

– О, брось, Джиджи. Ты, должно быть, устала в путешествии, и мы уже выяснили, что не хотим твоей смерти.

– Пока, – добавляет Жизелла, но все же подносит чашку к губам и делает большой глоток.

Беатрис видит, как она держит чай во рту, ища привкус чего-нибудь, что могло бы указать на яд. И когда ничего подобного не обнаруживается, то делает еще глоток.

– Как долго ты пробыла в Селларии после того, как нас отослали, прежде чем выехать на аудиенцию к моей матери? – спрашивает Беатрис.

– О, мы сразу перешли к допросу? – говорит Жизелла, делая еще один глоток. – Я уехала через неделю после тебя. Сначала мы думали