Шрифт:
Закладка:
– Мне очень жаль, дорогая.
– Он страдал от депрессии. У него бывали хорошие дни, когда он чувствовал себя прекрасно, но темные периоды… они были поистине ужасны.
– Наверное, вам было тяжело.
Я вспоминаю долгие часы, которые он проводил, валяясь перед телевизором. Паранойю, которая однажды привела к тому, что он разнес свой телефон кувалдой. В тот день, когда он исчез, а потом его нашли, – он шел босиком вдоль автомагистрали. Некоторые болезни заметны со стороны. Но депрессия – это заболевание рассудка, которое калечит незаметно, до неузнаваемости искажая личность любимого человека, и в конце концов ты уже не знаешь, кто находится рядом с тобой.
– Я хотела попросить у него развод, но он умер, – сознаюсь я, ощущая, как меня снова обволакивает уже забытое чувство вины. Даже с Божьей помощью я не справлялась. С маленьким ребенком это было невозможно. Я каждый день думала о том, что его заболевание может поставить под удар нашу дочь.
– Он в конце концов покончил с собой? – мягко спрашивает Джоан.
– Нет. – Я горько улыбаюсь. – Его убил проникший в церковь чужак. В этом есть какая-то ирония.
– О боже мой. Какой ужас. Они поймали того, кто это сделал?
Я вспоминаю письмо в бардачке.
– Да. Ему дали восемнадцать лет.
Она накрывает мои пальцы своей сморщенной ручкой.
– Вам многое пришлось пережить.
– Обычно я никому не рассказываю о Джонатане. Наверное, я пыталась оставить все это в прошлом. Я даже фамилию мужа уже не использую.
– Видите ли, мы, репортеры, умеем разговорить человека.
– Это точно.
Кроме того, признание позволяет уклониться от новых вопросов.
Джоан откидывается на спинку стула и чуть плотнее запахивает кардиган. Я напоминаю себе, что ей уже за восемьдесят и что мы беседуем уже довольно долго. Все это, наверное, ее утомляет.
– Мне пора идти. Вы выглядите усталой.
Она машет рукой:
– Мне восемьдесят пять. Я всегда чувствую себя усталой. Вы не слышали имя Саффрон Уинтер?
– Это писательница? Да, Аарон упоминал, что преподобный Флетчер был с ней дружен.
– Если вы хотите больше узнать о Мэтью, вам следует с ней побеседовать. Они были близки.
– Близки в романтическом смысле?
– Он никогда мне этого не говорил, но у меня сложилось впечатление, что в его жизни был очень важный для него человек.
Интересно. Телефон жужжит у меня в кармане. Я не хочу отвечать на звонок, но, глянув на экран, вижу, что это Деркин.
– Прошу прощения, вы не возражаете, если я…
– Конечно нет. Разговаривайте. Снаружи прием лучше.
– Спасибо.
Я встаю и, пройдя через кухню, выхожу в сад.
– Алло.
– Джек, ты получила мое сообщение?
– Простите, я не проверяла голосовую почту.
В голосе Деркина слышится напряжение. Обычно его речь струится плавно, как неторопливый поток. Мне становится не по себе.
– Какие-то проблемы?
Глубокий вздох.
– Вообще-то есть довольно печальные новости, и я подумал, что ты должна узнать об этом первой.
– Я слушаю.
– Ты знаешь преподобного Брэдли?
– Да, он заменил меня в церкви. А что с ним?
– Вчера вечером в церкви Святой Анны на него было совершено нападение.
– Как он?
Пауза. Такие паузы обычно предшествуют ужасным новостям.
– Боюсь, что он мертв.
Он прислоняет голову к вагонному окну. Движение его успокаивает. Прохладное стекло облегчает пульсирующую боль в голове.
До Лондона почти два часа, а затем ему будет необходимо пересесть на другой поезд до Сассекса. Там ему придется сесть на автобус или, возможно, идти пешком.
Ему повезло, что у толстого священника в бумажнике оказалось много налички. Этих денег хватило на билеты, и еще немного осталось. Вчера ночью он спал в церкви. Там было чисто и не слишком холодно. Там даже была маленькая ванная, где он смыл с себя всю кровь.
Толстый священник довольно быстро сказал ему все, что он хотел знать. Он даже не мог вспомнить, почему продолжал бить его ножом так долго и так сильно. Может быть, из-за того, как смотрел на него этот священник, как тихо говорил ему, что прощает его за грехи. Возможно, это слишком сильно напомнило ему его мать.
Вот как сильно я тебя люблю.
– Билеты, пожалуйста.
Он вздрагивает и поднимает глаза, инстинктивно стискивая кулаки. Драться или бежать. Атака или побег. Нет, напоминает он себе. Билет у него в кармане. Все в порядке. У него есть полное право находиться в этом поезде. Ему только необходимо нормально себя вести. Привести мысли в порядок. Вспомнить, зачем он это делает. Иначе все окажется напрасно.
Контролер подходит ближе. Он выпрямляется с билетом наготове, стараясь сдержать дрожь в руке.
– Доброе утро, сэр.
– Доброе утро.
Он протягивает свой билет. Инспектор его компостирует, начинает возвращать, но вдруг замирает.
Его охватывает паника. В чем дело? Может, он что-то не то сказал или сделал? Может, инспектор заметил чувство вины у него на лице или кровь у него на руках?
Инспектор улыбается и отдает ему билет.
– Приятной поездки, преподобный.
Ах, ну да, конечно.
Он с облегчением вздыхает, кончиками пальцев прикасаясь к белому воротничку.
Толстый священник понял, что его ожидает, в тот момент, когда он приказал ему раздеться. Он увидел ужас в его больших карих глазах и мокрое пятно на его белье.
Костюм ему немного великоват, но не настолько, чтобы привлечь чье-то внимание. Он улыбается в ответ.
– Благослови вас Господь, сэр.
– Ты уверена, что не хочешь пойти сегодня со мной?
Фло пренебрежительно смотрит на меня:
– Э-э-э? На викторину в пабе? Нет, спасибо.
– Ты сможешь побыть дома сама?
– Ну ты же посадишь меня в манеж, и со мной ничего не случится.
– Смешно.
– Со мной все будет в порядке. Так устраивает?
Но с ней что-то не в порядке. Моя дочь уткнулась носом в книгу и выглядит бледной, встревоженной и расстроенной.
Я сажусь на диван рядом с ней.
– Послушай, я попытаюсь найти денег, чтобы починить фотоаппарат. Может, смогу получить кредитку.
