Шрифт:
Закладка:
– Да, только теперь мне страшно, – призналась она.
– Ох, Гислен, знала бы ты, как мне страшно… Но все пустое – теперь будем бояться вдвоем! – возликовал Илия и подхватил ее под бедра, приподняв так высоко, что она прической задела балдахин.
Илия распахнул шторы и стремительно направился к матери. Он вел за собой Гислен, присутствующие оборачивались им вслед. Найдя Лесли, он кивнул ей, и та взорвалась от фурора, как праздничная хлопушка с конфетти. Илия развернулся к Гислен и встал на одно колено. Оказалось не так сложно оправдывать чужие ожидания и при этом оставаться счастливым. А когда буря поздравлений стихла, а последняя волна в виде назойливого фотографа и дальней родственницы Гислен отхлынула вглубь зала, к ним подошел Тристан. Он улыбнулся уголком рта.
– Поздравляю! – тепло сказал он.
Илия распахнул руки, Тристан коротко оглянулся на леди Гавел и обнял друга. Объятия – жест для родственников, он позволил их только матери и герцогине. Если быть точнее, они и не спрашивали. Публика зашепталась. Тристан протянул Гислен руку, она вложила в нее свою, и рыцарь поцеловал кружевную перчатку. «Я очень за вас рад! Будьте счастливы». У растроганной Гислен и без него были глаза на мокром месте, а после пожеланий новоиспеченная невеста сорвалась и тоже приобняла Тристана.
– Я так рада, что ты будешь с Илией! Пожалуйста, защищай его! Я очень хочу за него замуж! – каждое ее слово было по-детски искренним, но она не шутила.
Ребят позабавили ее просьбы, но стоило им переглянуться, у обоих в голове мелькнула целая плеяда надежд и опасений. Страшное «а вдруг?» и теплящееся «а вдруг?». Тристан дал слово:
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы притащить его к алтарю.
– Кстати, об этом. В смысле о твоей заботе, а не о свадьбе. Мы можем отойти? – Илия собирался отвести Тристана в сторону для приватного разговора, и, дождавшись, пока Гислен кивнет, направился с ним на балкон. – Около часа назад я как-то слишком легко добился твоего назначения. Не знаешь, в чем причина?
Пальерская фуражка холодного изумрудного цвета, такого же, как удлиненный мундир, перекочевала с темной головы на перила. В тусклом свете поблескивала кокарда с изображением дерева. Тристан вскинул непокрытую голову и хмыкнул.
– А то как не знать? В меня вгрызся этот твой доктор Рокильд.
– Да ладно?! И что говорил?
Ночной воздух был свежим. В саду пахло акациями. Тристан втянул аромат и прицокнул.
– Что говорил… Наивно было полагать, что эти гончие не пронюхают все. Я – Трувер, мои родители работали с агнологами. Я знал это и раньше. Моя фамилия выдает меня с потрохами. Они следили за мной с самой Пальеры. Рокильд сказал, у этой их корпорации все основания считать меня полезным науке. Пытался выведать про мои способности.
– Вот жук! – возмутился Илия.
Он заметил, что Тристан называет лигу агнологов корпорацией и весьма пренебрежительным тоном. Всем пальерам претила мысль о продаже научных открытий.
– Не говори. Видишь, в чем беда, Илия: мы просчитались, когда думали, что самые умные. Нас рассекретили не то что агнологи, но и герцогиня Лоретт.
– Ты погоди с выводами. Там неясно, у кого ищейки лучше, – Илия пихнул его локтем под бок.
Подошедший к концу день вошел в историю. Короткая человеческая память сберегала все самое важное, игнорируя даты, политические нюансы, статусы и прочие экзаменационные вопросы. Трое молодых людей – Тристан, Илия и Гислен – положили руки на плечи друг другу и смотрели, как в черном небе взрываются фейерверки. Гислен плакала, в ее слезах мерцали отражения салюта. А Тристан только яростнее комкал аксельбанты на эполетах друга, всем остальным видом не выдавая чувств. И только Илия мог еще смотреть на алые и золотые россыпи искр, слышать пушечные залпы и не знать трепета перед ними.
Глава IV
Арьергард никуда не идет
Ты крайний, ты в заднице, так что не спать,
Зевнешь – экипажу конец.
Кольт-браунинг спарка калибра ноль-пять
Отныне – и мать, и отец.
У Илии Гавела было особенное свойство: чужой страх отрезвлял его. Когда вокруг царила паника, он возвышался над ней. Все его силы приумножались в такие моменты, словно ответственность была незримым бичом, не позволяющим ему расслабиться и пустить все на самотек. Он познал свою отвагу в детстве, когда играл с одноклассниками в вышибалы. Суть игры была незайтелива: выбить с помощью мяча как можно больше соперников и не вылететь самому. Все ребята врассыпную разбегались от летящего в них вышибалы, но Илия выходил вперед, ловил мяч и мгновенно атаковал сам. Стратегия понятная и победоносная, но никто больше почему-то к ней не прибегал. Мяч был очень страшным. Илия тоже его боялся, потому и ловил скорее, чтобы тот не мог навредить ему и сокомандникам.
Эхо шлепков мяча о пол школьного спортзала не шло в сравнение со звуками артиллерийской атаки. Илия узнал беспощадным опытным путем, что человек может умереть от попадания в лицо огромного мерзлого комка земли. Было удивительно узнавать, что каждый снаряд заводил страшный механизм, и мир вокруг оживал, и в нем начинали происходить вещи, до того неведомые. И что в общем-то по законам физики творимое вокруг правильно, а по законам морали – нет. Когда человек наблюдает неестественные процессы, он рискует сойти с ума. Категория чудесного опасна для психики – предупреждали агнологи. Что же до безобразного… Илия еще во время первого боя принял за правило не давать оценки тому, что ему виделось скорее кошмаром, чем реальностью. Когда парень из твоего блиндажа, с которым ты недавно познакомился и узнал, какая кличка у его собаки, оставшейся дома (кстати, пса звали Реджи), – несет в руках те части себя, что явно должны быть внутри тела, лучше всего не думать о том, насколько увиденное ненормально. Разумнее просто не смотреть на его руки, хотя получается с трудом. Вообще не думать – было основной уловкой окопников. Илия и Тристан, которые большую часть сознательной жизни только и делали, что учились, не сразу познали эту великую мудрость. Поэтому поначалу они просто пытались переключаться на мысли о чем-то отстраненном, но беспощадная логическая цепочка приводила их в реальность в
