Шрифт:
Закладка:
Тристан тянул слоги и подбирал слова, но Илия обрубил его потуги беспрекословным:
– Что у меня нет выбора? Очевидно, меня нужно будет показать и представить, как проводника.
– Без этого не будет веры, – заключил Тристан. – Я говорил тебе, когда мы читали про название. Нам нужно верить, что эта война – Великая, неважно, последняя или нет. И нам нужно верить, что ты – обещанный народный спаситель.
Илия упал на конспект и словари лбом, закопался пальцами в свои кудри. В нос ударил канцелярский запах новой бумаги и перебивший его душок книжной ветоши. Один из словарей, эскало-кнудский, был почти карманным, легко умещался в карманы шинели, где в свое время и таскал его отец. В молодости министр служил на фронтах Последней войны, но был госпитализирован после двух лет службы. Мирный договор подписали, когда ему сняли последнюю повязку с зажившей раны. Тристан понуро смотрел на пушистую макушку и не прерывал процесс самобичевания. Илия простонал куда-то в стол:
– Я сам в себя не верю. А если я не смогу и подведу всех? А если я умру? Там про это пишут?
Тристан послушно пролистал оглавление и выдал короткое «нет». Нет, в книге ничего не сказано о фиаско. Только о том, что делать, чтобы оно не свершилось.
– «Как? Как пробудить героя?» Отлично, что они дают инструкцию, – колко прокомментировал Тристан. – «У каждого легендарного воина был нареченный меч, с которым его и погребли. Проводнику должно отыскать сей клинок и взять в руки для боя». Там еще какая-то цитата из песни на староскальском, а вот примечание: «Именное оружие могло быть, как боевым, так и церемониальным. Так же артефактом может являться любое холодное оружие ближнего боя. Например, в «Кованом пророчестве» король Кнут сражается с помощью молота (в более поздних источниках легенды – топора), а богатырь Яков в «Яковых сапогах» использует Гром-Дубину, хотя в былине о его возрождении Солвой она приносит Якову Гром-Меч». А у Эльфреда был Лоридаль.
– Разве он не Глоридаль? – уточнил Илия.
Тристан подвинул к нему словари, хотя его соискатель даже не взглянул на стопку.
– Его часто пишут в такой транскрипции, но на староскальском правильно не читать первую «г». Там еще «т» перед «р». Она тоже не читается.
– Действительно. Кому нужны эти буквы? Хм, интересно, агнологи искали меч?
Часы пробили полночь. Их ненавязчивый звон перекликался с низким и гулким «бом», доносящимся из гостиной. Он переполошил устроившихся в уютной библиотеке ребят. Илия пожаловался, что хочет кофе. Тристан бы сам не отказался от чашечки и заверил его, что к моменту его возвращения с подносом из кухни изучит и перескажет оставшийся фрагмент. Когда шаги Илии стихли за поворотом, Тристан опустил взгляд на слова, которые задели его, когда он впервые скользнул по ним беглым взором. «Источники дают возможность полагать, что есть и дополнительные обстоятельства – слова, атрибуты, условия, – необходимые для совершения так называемого ритуала». Тристан пролистал песнь о кудеснице Солве и вцепился в книгу, жадно читая комментарий. «Предполагается, что полная информация о способе возрождения постигается избранным проводником интуитивно. На данном этапе развития агнологии сложно воссоздать точную архитектуру операции, так как академическая наука сто пятьдесят лет пренебрегала категорией чудесного. Упоминание о последних опытах и интервью с людьми, имеющими сверхъестественные способности, имеет маркировку „XXVI.II“».
Тристан второпях открыл первые страницы и пошарил глазами в поисках выходных данных. Нашел, вспомнил соотношение маркировок и дат, вычислил и замер над белыми страницами. Он уронил зажатую стопку на обложку и вновь взглянул на комментарий про последних носителей дара. На абзац упала прозрачная капля. Расплывающаяся по черным буквам клякса отрезвила Тристана. Он протер под ресницами и быстро привел книгу и себя в порядок. Из коридора донеслись шаги Илии и крик о том, что он перестарался, когда добавлял мед. Они еще какое-то время просидели в библиотеке, но кофе и имбирное печенье отвлекли их от нависшей над их головами участью. Они меньше работали и больше болтали. Тристан знал по опыту, а Илия предчувствовал, что беззаботные дни скоро закончатся.
* * *
Прошел год лекций и учений на военной кафедре при Лотергринском университете. Илия Гавел превратился в младшего лейтенанта и надежду Эскалота. Он гулял с Гислен в центральном парке, ходил с ней на киносеансы и в кофейню напротив Старого театра, где иногда актеры читали стихи и играли на рояле. Тристан Трувер стал капралом. На этом неброском чине и рыцарском сане его регалии заканчивались. Он попросил Илию никому не раскрывать его тайны о пророчестве Джорны, и друг не болтал лишнего, хотя не проговориться было очень сложно.
Илию постоянно забирали с последних занятий на интервью и на съемки, на которых засыпали вопросами. Он снискал славу, и ее сияние его беспокоило. Илия признавался Тристану, что ощущает ее грузом – разномастными ритуальными украшениями, в какие, должно быть, дикари из Материи рядили животных, прежде чем принести в жертву. Но выходя в свет, Илия Гавел улыбался, очаровательно и бравадно. Он всем нравился. Его кудри медового цвета, его зеленые глаза, скульптурный нос и волевой подборок раскрашивали на плакатах в нужные цвета. Черно-белый пленочный мир не вмещал в себя его эскалотского блеска.
Перед сном, уставшие и измотанные, они вдвоем делились событиями прошедшего дня и крепко засыпали друг у друга в комнатах, иногда там, где упали, – когда в кресле, когда на полу, когда на подоконнике, когда на кровати. В один из выходных Тристану пришло письмо. Он сам удивился корреспонденции, осмотрел конверт и открыл при Илии. «Это от Гаро!» – воскликнул он радостно. Гаро был его давним товарищем, с которым они учились в Пальере. Он услышал, что Тристан снискал службу у Илии, и теперь знал, куда ему писать. Сам же Гаро говорил, что они с еще одним рыцарем, Оркелузом, отправились в кавалерийский полк Его Величества.
– Оркелуз! С ума сойти! – хлопнул себя по лбу Тристан. – Мы его терпеть не могли. А Гаро пишет, он стал достойным человеком, хотя остался невыносимым нытиком. Впрочем, пишет он, чем ближе к фронту,
