Петр Иванович вздрогнул. Огляделся по сторонам.

— С чего Вы это взяли? Я на свободе и каких-либо гонений стороны Советской власти не предполагаю.

— Да? — удивился Принс, — А я слышал, что кто-то похожий на Вас по описанию арестован.

— Не извольте беспокоится, — дерзко ответил Варакин и быстро пошел прочь.

Его трясло от волнения. Может быть, и вправду его ищут? Он хотел было пойти в посольства просить совета, но передумал и отправился в редакцию. Ему вдруг вспомнилось, как недавно кто-то из журналистов в шутку заметил: «Вот ходишь ты, Петр, в посольства, заподозрят тебя в чем-нибудь и арестуют!»

Конечно, сотрудник редакции не знал о встрече Варакина с полковником Куроченковым. Не знал он и о монархическом центре. Петр Иванович сообразил, что сейчас всё это может выясниться, и вот тогда его непременно арестуют и, скорее всего, расстреляют.

— Что же делать? — в отчаянии обратился он к редактору.

— На время лучше всего уехать из Вологды, — получил он в ответ хороший совет, — даже если Вы себя чувствуете ни в чём не виноватым, лучше переждать где-нибудь эти трудные дни.

В тот же вечер Варакин на весельной лодке покинул город, укрывшись в низовьях реки в деревне у знакомых.

О своем участии в антибольшевистской организации бывший заговорщик больше не вспоминал. Петр Иванович был не готов умереть за идею и предпочел пересидеть трудное время, не подвергая себя опасности.

За это время произошло много событий. Большинство людей, кто мог бы показать против Варакина, были убиты. Он не знал и того, что идея Смыслова с золотой пуговицей, которую он в шутку расхвалил на встрече офицеров-заговорщиков шутки ради, будет востребована, и это приведет к самым серьезным последствиям.

Утром 6 июля подпоручик Смыслов должен был встретить очередную группу желающих отправиться в Мурманск, но поездов Московского направления не было. Зато со стороны Петрограда пришло несколько составов с солдатами, которые вскоре отбыли на Москву.

— Что-то случилось? — спросил Иван Петрович у дежурного.

— Откуда мне знать? — раздраженно ответил тот — только и спрашивают всё утро — что случилось? Мятеж в Ярославле, вот что случилось. Вокзал захвачен, путь на Москву перерезан.

Сердце подпоручика чуть не выскочило из груди. «Наконец-то, началось. Сейчас последует приказ выступать, и вся организация офицеров возьмет в руки оружие и сбросит власть большевиков. Жаль только, что оружия практически нет. Несколько револьверов и охотничьих ружей — не в счет. Нужны винтовки, пулеметы, много патронов. Американская военная миссия обещала помочь, но до сих пор это были только слова. Придется выступать с тем, что есть, остальное будем добывать в бою, — думал храбрый подпоручик.

У него был револьвер еще со времен службы у англичан. Но это оружие ближнего боя, для серьезного дела не годится. Впрочем, у других и этого нет.

С вокзала он побежал в британское вице консульство. Как раз в это время вице-консул Генри Бо в величайшем волнении расхаживал по залу на первом этаже. Секретарь Гиллеспи, буквально накануне прибывший из Москвы, сидел в кресле нога на ногу и невозмутимо поигрывал тростью.

— Вы полагаете, что успех ярославского дела откроет ворота для союзников?

— Я уверен, что надо уже сейчас брать власть в Архангельске и идти через Вологду на соединение с повстанцами в Ярославле.

— Джон, это более тысячи километров.

— Ну и что, в феврале этого года немцы уже наступали на Петроград с помощью мобильных групп на поездах. Очень быстро и эффективно.

— Да, но тогда в России не было армии, а теперь у большевиков она есть.

— Не без помощи союзников, я вам доложу. Особенно постарались французы — ай, молодцы!

— Была надежда, что новая армия возобновит войну с Германией, мы не могли предугадать коварство Троцкого.

— Наоборот, Лев Давыдович, с которым я имею честь быть лично знакомым, — невозмутимо ответил Гиллеспи, — всегда был последовательным в вопросах войны и мира. Старая армия, которую разложили с помощью тех же большевиков и эсеров, была распущена, а новая, с которой нам предстоит вскоре вступить в конфликт, создавалась для защиты интересов партии большевиков, и наивно было бы полагать, что она будет сражаться за интересы капиталистов стран Антанты.

— Вы говорите, Джон, как будто являетесь сами социалистом.

— Отнюдь, я и социализм — вещи несовместимые. Я прагматик, кроме того, поверьте мне, мой юный друг, я долго жил в России, имел здесь бизнес, знаю многих из бывших и нынешних лидеров и поэтому имею свое объективное мнение.

— Локкарт говорил, что вы человек больших возможностей. Мне приятно с Вами работать, сэр.

— А я в свою очередь ценю ваше тихое учреждение, где я могу отдыхать от столичной сутолоки.

— Скажите, Джон, — в Москве ведь не знают об этой Вашей должности?

— Никто, кроме Локкарта. И он тоже был поставлен в известность в последний момент, ведь то, чем я занимаюсь, курируют люди на самом верху.

— Я догадался, — ответил маленький вице-консул и от этого, кажется, стал еще меньше ростом.

Горничная Калисфена открыла Смыслову двери и широко улыбнулась.

— Проходите пожалуйста!

Руководство консульства нимало не удивилось рассказу подпоручика о том, что группа из Москвы не приехала.

— Думаю, что этот ручеек уже иссяк, — философски сказал Гиллеспи, — но свое дело он сделал. Сколько мы пропустили через себя народу?

— Думаю, что около сотни в общем количестве.

— Вот и отлично, они составят образцовую роту в будущем военном подразделении под британским флагом.

— Как под британским? — не понял Смыслов, — Мне говорили другое.

— Нам каждый день говорят одно и делают прямо противоположное, — усмехнулся Гиллеспи, — такова политика. В конце концов, какая разница, под каким флагом будут воевать люди за свободу России.

— Разница есть, господин Гиллеспи, — ответил Смыслов.

— Но вы же воевали в составе британской миссии.

— Я не воевал, я выполнял ряд заданий. Я воевал только с немцами на фронте под трехцветным российским знаменем.

— Да, да, я понимаю, нельзя трогать сокровенные струны души русского патриота, — серьезно сказал Гиллеспи, — это может разрушить любое дело.

— Сегодня ваш последний визит сюда, господин Смыслов, наша миссия подходит к концу, и, как знать, может быть, мы больше не увидимся. Спасибо за службу, и не сочтите за пошлость, примите это.

Гиллеспи открыл саквояж и протянул подпоручику толстую пачку денежных знаков.

— Я полагаю, что Вы найдете им достойное применение, господин Смыслов.

— Разумеется, наша организация очень нуждается в средствах.