Шрифт:
Закладка:
Смыслов пожал плечами.
— Я говорю сущую правду.
— Но Вы не говорите фамилию и адрес Вашего знакомого, если бы мы проверили, и все подтвердилось, Вы бы тот час оказались на свободе.
— Он просил сохранить имя в тайне, Господь о его подвиге духовном ведает, а больше никому не заказано.
— В любом случае, средства будет конфискованы не дело революции, ваши фрески подождут, еще не известно, насколько они ценны.
— Ими любовался царь Петр Первый, — сказал Смыслов.
— Время царей закончилось, — ответил следователь, — теперь будет любоваться простой народ.
— Так он всегда и любовался, храм же открыт.
Следователь сообразив, что сказал глупость, перевел разговор на другую тему.
— Что Вам известно о контрреволюционных организациях в Вологде, имена, адреса.
— Ровным счетом ничего.
— Что вы делали в городе?
— Искал невесту, — вдруг ответил Смыслов.
— Нашли? — удивился следователь.
— Почти, но благодаря вам наша встреча откладывается на неопределенный срок, и я вас прошу, по-человечески, отпустите поскорее, деньги пусть останутся у вас, раз они нужны на дело революции. Бог простит.
— Как звать вашу невесту?
— Мизенер Елизавета, дочь отставного генерала.
— Ишь ты, — уже в который раз удивился следователь, — Мы проверим по регистрации.
— Сделайте одолжение и обязательно мне адресок скажите.
«Наглец какой, — подумал следователь, — ему расстрел светит, а он девушками интересуется».
На этом допросы прекратились. Смыслова перевели в тюрьму на Московской улице, где на прогулке он, к своему огромному удивлению, увидел трех Великих князей Романовых.
Охрана бездельничала и подпоручик без труда приблизился к Георгию Михайловичу.
— Ваше императорское высочество, как Вы здесь оказались?
— А, это вы! — мрачно усмехнулся бывший директор Русского музея и генерал-инспектор армии, — я тут благодаря чудовищной ошибке, брат мой и кузен тоже. Но я верю, скоро во всем разберутся и нас выпустят.
— Так может было бы правильнее тогда принять предложение британцев и бежать?
— Нет и нет! Русский Великий князь дал слово, и он его будет держать. Это дело чести.
— Расскажите, как вас арестовали? — спросил тихо Смыслов.
— Все просто, буднично. В понедельник я завтракал, как обычно, с братом Николаем, после чего мы разговаривали и курили, как вдруг я увидел из окна остановившийся у дверей автомобиль с человеком в штатской одежде в сопровождении двух невооруженных солдат. Я сразу же почувствовал, что это за нами, и я был прав, потому что тремя минутами позже молодой человек двадцати лет вошел в комнату и показал нам телеграмму от Урицкого, в которой говорилось, что ему «надлежит немедленно арестовать трех вологодских Романовых». Так мы оказались в этой тюрьме. Приказ нас арестовать пришел из Петрограда, но причины никто не знает. Подумай, что за безобразие?! — жаловался Смыслову бывший Великий князь, — Я считаю, что это недоразумение, и нас через день-другой выпустят… Все хлопочут за нас, но пока безуспешно… Мы сидим за то, что нас зовут Романовыми — это наша единственная вина. Один революционер так нам и сказал.
— Местный? — удивился Смыслов, — Откуда он может знать?
— У него интересная французская фамилия — Конде. Сам, молодой, почти мальчишка, убежденный большевик. Это он приезжал нас арестовывать, — поделился Георгий Михайлович.
— Маловероятно, чтобы в Вологде был человек с такой фамилией, наверное, он себе ее придумал, — предположил Смыслов.
— Кто знает, что теперь может быть…
Георгий Михайлович удалился в свою камеру. Больше они со Смысловым не разговаривали. Через неделю Иван Петрович узнал, что всех трех Великих князей отправили в Петроград.
«Может быть, их действительно отпустят? — подумал подпоручик. — Ну какая надобность держать в тюрьме людей, давно уже отказавшихся от своего прошлого и сломленных морально?»
В тюрьме Смыслов не получал новостей. Все время он мечтал только об одном: поскорее увидеть свою возлюбленную. Подпоручик не понимал тогда, что стены казематов на Московской улице спасли ему жизнь.
2 июля ледовая ситуация в Белом море улучшилась, и поверенный в делах Великобритании Линдлей, изнемогавший в Мурманске от вынужденного безделья, на адмиральской яхте «Сальватор» наконец-то вышел в океан и два дня спустя был уже на рейде в устье Северной Двины. Его сопровождала экономическая миссия, в задачу которой входило заключение с Советами соглашения о торговле.
Накануне Линдлей получил из Москвы неожиданную телеграмму. Локкарт, оказывается, был в курсе дел относительно его возвращения и писал, что большевики готовы начать войну с Антантой. Читать это следовало однозначно: не приезжайте, я здесь и без Вас справляюсь. Линдлей понял, надо выезжать, и как можно скорее.
Поверенный в делах Великобритании приступил к основной части своей миссии — походу на Москву. Он должен был совершить его без всяких войск, имея на вооружении только свои дипломатические навыки и некие предложения от лица торговой миссии о будущих коммерческих связях.
Положение англичан было весьма неопределенно. Линдлей, справедливо опасаясь за жизни всех присутствующих, записал тогда в дневнике: «У нас не было представления о том, как нас примут в Архангельске, и в какой-то степени думалось, что наиболее вероятным приемом будет то, что французы удачно называют непрерывной стрельбой. Но большевики не стреляли, оставалось ждать, пропустят ли они миссию на свою территорию.»
Спустя некоторое время, видимо, получив одобрение из Москвы, Линдлею с коллегами было разрешено на поезде отбыть в направлении Москвы. Вероятно, большевики подумали, что миссия англичанина — последний шанс не доводить дело до войны с бывшими союзниками. Но они ошиблись.
В Вологду Линдлей прибыл уже 7 июля. С той поры, когда в мае в Лондоне затевалось это предприятие, утекло много воды. Никто в России предположить не мог даже возможность заключения какого-либо торгового договора, все готовились к войне. Но Ллойд-Джордж, по настоянию которого и был организован этот бесполезный вояж, никогда не менял своего решения, и поэтому сотрудникам предстояло ехать в Москву в полную неизвестность, рискуя оказаться заложниками большевиков.
Признаться, Линдлей думал, что это путешествие закончится сразу же по прибытию в Архангельск, где англичан если не арестуют, то по крайней мере не выпустят дальше. Местные власти вели себя достаточно вызывающе.
На рейде стоял британский пароход с продовольствием и они требовали права распределения продуктов. Линдлей познакомился с товарищем Виноградовым, имевшим смешное имя Павлин. Этот большевик удерживал в Архангельске несколько десятков британских граждан, намереваясь шантажировать этими заложниками союзников в случае начала интервенции.
