class="p1">Перед советской философией стоит задача – создать подлинно марксистский обобщающий труд по истории философии. Решает ли эту задачу книга т. Александрова? Мне кажется, нет, не решает. Более того, в ряде случаев автор не приближается, а отдаляется от решения этой задачи, делая уступку старой, немарксистской историографии. Это не только личная ошибка автора, а следствие неверных взглядов на историю философии, которые до сих пор в нашей среде не изжиты и не раскритикованы. Они, эти взгляды, нашли свое отражение в трех вышедших томах по истории философии, из которых третий том был осужден ЦК ‹…›.

В чем состоят коренные ошибки, которые делают ряд работ по истории философии, в том числе и работу т. Александрова, не вполне марксистской? Я бы сказал – в том, что они изложены преимущественно в духе простого описания событий, а не их объяснения, не их марксистского освещения. Следовательно, здесь имеется тот же дефект, который был вскрыт товарищем Сталиным в отношении прежних учебников по истории партии. ‹…›

Как должен подходить марксист к истории философии? Какова должна быть руководящая нить в его исследованиях? Очевидно, в центре его внимания всегда должен стоять марксизм. С момента возникновения марксизма в него вошло все ценное, прогрессивное, лучшее, что было создано в домарксовой философии от древних греков до Фейербаха; все это вошло в него в критически переработанном виде и выступило как один из идейных источников марксизма. ‹…› Историку философии – марксисту нужно показать, что марксизм не только не стоял в стороне от столбовой дороги развития мировой науки и философской мысли всего человечества, но прямо продолжил и завершил это развитие»[346].

Были и более резкие слова в адрес Г. Ф. Александрова, особенно в этой связи нужно отметить выступление его давнего оппонента М. Б. Митина, который в своем выступлении, одном из наиболее продолжительных и детальных, подробно «вскрывал» факты несоответствия книги Г. Ф. Александрова принципам партийности в науке[347].

Вторым вопросом, который проистекал из первого, был вопрос критического анализа европейской философской мысли и культуры вообще. И состоял он в том, что необходимо еще раз, и принципиально, не только обозначить отношение к буржуазным тенденциям, но и усилить борьбу с ними. Еще за несколько дней до итогового выступления Жданова это озвучили несколько ораторов, занимающих серьезное положение в номенклатуре партийного аппарата.

18 июня академик М. Б. Митин заявил:

«Одной из важнейших задач нашей идеологической борьбы в современный период является борьба с проявлением элементов низкопоклонства перед буржуазной культурой.

Низкопоклонство перед буржуазной культурой может выражаться не только в отношении к современной западной культуре. Оно может также выражаться и в преувеличенной, неправильной оценке предшествующих явлений буржуазной культуры – философских систем, теорий, произведений литературы и искусства. ‹…›

Пусть данная дискуссия послужит переломом во всей работе на философском фронте. Надо основательно прочистить мозги. Надо организовать настоящий поворот наших кадров к практике социалистического строительства. Надо в серьезных исследованиях, боевых публицистических статьях и выступлениях отображать живительные силы социализма, могущество нашего государства, моральную силу нашей идеологии, величие нашей советской системы, их преимущества перед разлагающейся буржуазной идеологией и буржуазным миром»[348].

В этом же ключе 23 июня выступил М. Т. Иовчук:

«Исходя из указаний товарища Сталина по вопросам истории западноевропейской философии, мы должны сделать серьезные выводы и в деле научного исследования и преподавания истории русской философии. Многие товарищи здесь уже затрагивали вопрос о научной работе в области русской философии. Этот вопрос приобретает тем более важное значение, что он теснейшим образом связан с задачей преодоления одного из самых вредных и опасных пережитков капитализма – низкопоклонства перед Западом, раболепия перед буржуазной культурой. ‹…›

В разработке истории русской философии нам приходилось и приходится сталкиваться с неправильными взглядами на историю русской теоретической мысли, идущими от старой буржуазно-помещичьей историографии и реакционной истории философии. В чем состоят эти взгляды?

Во-первых, в литературе по истории философской и экономической мысли, в трудах по истории русской литературы долгое время усиленно пропагандировались идущие от буржуазных космополитов теорийки, будто русская философская мысль – плод исключительно западноевропейских влияний, результат перенесения на русскую почву различных теорий Запада. Некритические последователи Плеханова, меньшевиствующие идеалисты в философии, историческая школа Покровского, представители национального нигилизма в литературе и искусстве усиленно распространяли эту противоречащую исторической правде версию.

Можно ли сказать, что легенда о полной зависимости русской теоретической мысли от Запада окончательно развенчана? Нет, нельзя еще этого сказать. Подвергнутые в последнее время критике в печати теории Нусинова, Эйхенбаума, отдельные лекции и диссертации свидетельствуют о том, что низкопоклонство перед Западом пустило известные корни среди некоторой части интеллигенции. ‹…›

Нам придется немало потрудиться для того, чтобы до конца выкорчевать корни низкопоклонства перед Западом, восстановить историческую правду, которая говорит о том, что передовые русские мыслители, деятели культуры народов СССР, критически усваивая достижения западноевропейской мысли, не были учениками Запада и решали творчески, самостоятельно теоретические задачи»[349].

А 24 июня, перед докладом А. А. Жданова, председатель правления ВОКС В. С. Кеменов в своей речи от призывов к критике перешел к практике:

«История развития капитализма и художественной практики буржуазного искусства в эпоху империализма полностью подтвердила глубокий прогноз Маркса. Упадок и гибель буржуазного искусства стали очевидным фактом, наблюдаемым нами в современных капиталистических странах. Раскрывается отвратительная картина полного патологического разложения и маразма буржуазного искусства, зашедшего в тупик формализма и мистики, провозглашающего психическое состояние душевнобольных в качестве высшего проявления “свободы”. Бред психопата давно признан образцом свободы творчества. “Параноик, – говорит сюрреалист Сальвадор Дали, – пользуется реальной действительностью для утверждения идеи, которой он одержим”. ‹…›

Сейчас Пикассо выдвинул новые “принципы”. Он пишет портреты, в которых человеческие лица то сплющены, то разорваны, все черты лица и части тела уродливо вывернуты, представляя собой не живопись, а патологический кошмар. ‹…› Пикассо в живописи в гораздо большей степени, чем Сартр в литературе, стал сейчас знаменем самого упадочного буржуазного искусства. Влияние его в странах Европы и Америки огромно.

Даже среди советской художественной интеллигенции есть люди, которые из чувства низкопоклонства перед последним словом заграничной моды почтительно восхищаются идиотскими кривляниями Пикассо, усматривая в них образы “свободного творчества”. Замечу попутно, что советская печать Пикассо не критикует. Многие советские художники стараются не затрагивать Пикассо из соображений “как бы чего не вышло”. Мне кажется, это совершенно неверно. Можно найти соответствующую форму критики, но нельзя из факта вступления Пикассо в члены французской компартии устраивать стену, защищающую Пикассо от критики. Такое отношение к