Самому же Александрову досталось множество упреков. Как шутил на дискуссии В. С. Кеменов, «доза критики, которую получил т. Александров, мне кажется, во много раз превосходит ту, которая приходилась на долю любого из философов древности или нового времени»[367]. Такого числа обвинений, да еще и предъявленных в эстетике того времени, было бы вполне достаточно для серьезных оргвыводов в отношении провинившегося.

25 июня, в последний день дискуссии, в повестке дня было единственное выступление – заключительное слово самого Г. Ф. Александрова. Признавая ошибки, он в основном уделил внимание состоянию советской философии вообще. Закончил он словами:

«Тов. Жданов! Товарищи секретари Центрального Комитета!

Партия вырастила и воспитала нас. Мы хотим быть достойными нашей партии, которая поручила нам великое дело. Я думаю, что выражу мнение всех присутствующих здесь товарищей, если скажу: мы хотим, т. Жданов, в вашем лице заверить нашу партию, мы хотим дать свое искреннее твердое слово большевиков нашему родному товарищу Сталину, что со всей страстью, всем коллективом возьмемся мы за подъем философской работы в стране, за организацию широчайшей пропаганды марксизма – ленинизма. (Аплодисменты.)»[368]

17 октября 1947 г. академик Александров был снят с должности главы Управления пропаганды и агитации ЦК (его сменил М. А. Суслов) и назначен директором Института философии АН СССР.

Редакция журнала «Вопросы философии» (по-видимому, в лице главного редактора Б. М. Кедрова) резюмировала итоги дискуссии, расставив необходимые акценты:

«Вполне понятно, что тот, кто не руководствуется в своей работе ленинским принципом партийности философии, кто заражен низкопоклонством перед буржуазными философами и пытается излагать философские вопросы с позиций буржуазного объективизма, тот не способен вести борьбу против растленной идеологии империалистической реакции, тот легко попадает сам в плен к буржуазным философам. Аполитизм, раболепие перед иностранщиной, отказ от проведения ленинского принципа партийности философии или неумение проводить его на деле – таковы те коренные пороки, к которым прямой дорогой ведут ошибки наших философов, вскрытые на дискуссии 1947 г.»[369]

Резонанс философской дискуссии был очень широк. По сути, именно она позволила провести по всей стране открытое обсуждение новых идеологических установок, развернуть «на местах» борьбу с низкопоклонством перед заграницей, начать поиски и искоренение аполитичности в разных отраслях отечественной науки и общественной жизни. Именно с философской дискуссии берет свое начало активная фаза такой борьбы. «Философская дискуссия показала, что забвение развернутой большевистской критики и самокритики пагубным образом сказалось на состоянии научной работы»[370].

Все отрасли науки, включая и литературоведение, начали с этого момента совершенно иной период своего существования. А по своему воздействию, в силу полной открытости и отражения в печати, философская дискуссии намного превосходила «Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина», явившись по масштабу идеологического охвата достойным преемником постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград».

Кадровая победа А. А. Жданова

В результате выполнения еще одного поручения Сталина – проведения «философской дискуссии» – Жданов одержал и большую кадровую победу. На смену Александрову пришел М. А. Суслов, а в его заместители Жданов пригласил Д. Т. Шепилова. Даже несмотря на лукавство, порой допускаемое Шепиловым в своих мемуарах, приведенные ниже строки важны для характеристики действительной ситуации в высшем партийном руководстве в 1947 г.:

«…Пятый этаж в доме на Старой площади. Огромный кабинет, отделанный светло-бежевым линкрустом. Письменный стол в стиле барокко и большущий стол для заседаний. Книжные шкафы. Многочисленные книги, газеты, журналы. Тоже на столе.

Передо мной стоял человек небольшого роста с заметной сутулостью. Бледное, без кровинки лицо. Редкие волосы. Темные, очень умные, живые, с запрятанными в них веселыми чертиками глаза. Черные усики. Андрей Александрович был в военном кителе с погонами генерал-полковника. Не помню, по какому поводу, возможно, в этот день у меня были занятия с моими адъюнктами в Военно-политической академии, где я оставался преподавателем, но я тоже оказался в генеральской форме.

Внешний облик, его манера держаться и говорить, его покоряющая улыбка – все это очень располагало к себе. Этот первый разговор был очень продолжительным и впечатляющим. Жданов очень откровенно изложил положение дел на идеологическом фронте и свои соображения – как следовало бы решать назревшие вопросы. Говорил он живо, остроумно, интересно, с взволнованной страстностью. Он все время прохаживался по кабинету и помогал своей речи выразительными жестами. Иногда он вплотную подходил ко мне и пытливо заглядывал в глаза, словно желая убедиться, что аргументы его убедили собеседника. Время от времени он останавливался, чтобы отдышаться: все знали, что у Жданова больное сердце.

Главное, что сказал Жданов в этой первой беседе со мной, сводилось к следующему: у нас сложилось очень неблагополучное положение в Агитпропе ЦК. Война закончилась. Перед нами встали гигантские хозяйственные задачи. Замысел товарища Сталина таков: в ближайшее время не только полностью восстановить социалистическую промышленность, но и серьезно двинуть ее вперед. То же – сельское хозяйство. Но для того чтобы решить такие задачи, нужно провести огромную идейную работу в массах. Без этого мы не сможем продвинуться вперед ни на один вершок.

Положение достаточно серьезное и сложное. Намерение разбить нас на поле брани провалилось. Теперь империализм будет все настойчивей разворачивать против нас идеологическое наступление. Тут нужно держать порох сухим. И совсем неуместно маниловское прекраснодушие: мы-де победители, нам всё теперь нипочем. Трудности есть и будут. Серьезные трудности. Наши люди проявили столько самопожертвования и героизма, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Они хотят теперь хорошо жить. Миллионы побывали за границей, во многих странах. Они видели не только плохое, но и кое-что такое, что заставило их задуматься. А многое из виденного преломилось в головах неправильно, односторонне. Но, так или иначе, люди хотят пожинать плоды своей победы, хотят хорошо жить: иметь хорошие квартиры (на Западе они видели, что это такое), хорошо питаться, хорошо одеваться. И мы обязаны все это людям дать.

Среди части интеллигенции, и не только интеллигенции, бродят такие настроения: пропади она пропадом, всякая политика. Хотим просто хорошо жить. Зарабатывать. Свободно дышать. Хорошо отдыхать. Вот и все. Им и невдомек, что путь к хорошей жизни – это правильная политика.

Товарищ Сталин постоянно твердит нам в последнее время: политика есть жизненная основа советского строя. Будет правильная политика партии, будут массы воспринимать эту политику как свое кровное дело – мы всё решим, создадим и достаток материальных и духовных благ. Не будет правильной политики, не воспримут массы политику партии как свое кровное дело – пропадем.

Поэтому