ЦК ВКП(б) от 22 апреля 1947 г. «О дискуссии по книге тов. Александрова “История западноевропейской философии”» было указано следующее: «Все выступления должны быть застенографированы и после дискуссии стенограммы должны быть опубликованы отдельным изданием»[361]. И действительно, первый номер нового журнала «Вопросы философии» оказался невиданного для журнала объема; он содержал стенограмму «Философской дискуссии», причем выступление А. А. Жданова сохранило в себе и приведенные выше перлы по вопросам естествознания. Это кажется удивительным – ведь среди участников дискуссии было немало действительно выдающихся знатоков естествознания (во главе с президентом АН СССР С. И. Вавиловым). Кроме того, главным редактором «Вопросов философии» был утвержден подлинный титан в этой области – Бонифатий Михайлович Кедров (1903–1985). Несомненно, они понимали всю несостоятельность высказываний секретаря ЦК, но предпочли не акцентировать на этом внимание.

Естественно, Б. М. Кедров сгладил бы эти слова при публикации, но тому неожиданно возникло серьезное препятствие, о котором он позднее вспоминал:

«Помощники А. А. Жданова передали мне полный текст материалов философской дискуссии для помещения их в No. 1 журнала, причем строго-настрого запретили вносить какие-либо изменения, поскольку, как они сказали, по указанию И. В. Сталина дискуссия была совершенно свободной и каждому была предоставлена возможность говорить все, что он хотел или считал нужным сказать. Мне было дано несколько дней на то, чтобы выпустить в свет весь этот материал в No. 1 журнала. Я не стал перечитывать устных выступлений, которые я слышал все до единого, но тексты приложенных речей прочитал очень внимательно. Среди них я обнаружил несколько речей, в которых, на мой взгляд, содержались совершенно недопустимые вещи; публиковать такие вещи, по-моему, было нельзя, даже несмотря на указание Сталина. Сейчас я помню два таких случая. Во-первых, в тексте речи проф[ессора] А. К. Тимирязева обливались буквально грязью наши советские ведущие физики – А. Ф. Иоффе, В. А. Фок, С. И. Вавилов и другие, как в философском, так и в идейно-политическом отношении. Во-вторых, не годился весь текст от начала до конца речи некоего Аджемяна, который проводил идею о необходимости союза между философией диалектического материализма и православием. Он писал, что подобно тому, как при наличии трактора нужна и лопата, так в борьбе против католицизма и Ватикана может пригодиться нам (как “трактору”) и православная церковь в качестве идейного союзника (“лопаты”).

Я написал Жданову письмо, что, будучи главным редактором, не могу подписать к печати подобные вещи, так как они позорят нашу философию, и просил разрешения вычеркнуть из текста речи А. К. Тимирязева клеветнические выпады против ведущих физиков, а текст речи Аджемяна снять совсем.

Через несколько дней Жданов пригласил меня к себе и прочитал свое письмо к Сталину по поводу моих предложений. Он пояснил при этом, что так как от Сталина исходило указание провести дискуссию как совершенно свободную, то теперь для любого ограничения чьего бы то ни стало места требуется личное разрешение от Сталина. В ответ же на письмо Жданова, по его словам, Сталин ему позвонил и дал согласие на предложенные мною изменения»[362].

Естественно, что никто даже и не думал в таких условиях пытаться что-либо исправлять в выступлении А. А. Жданова, а потому его речь, вместе с высказываниями по вопросам естествознания, стала достоянием общественности.

Вернемся к выступлению А. А. Жданова. Вторая часть его доклада – «О положении на нашем философском фронте» – уже носила характер программного партийного документа. Начиналась она констатацией удручающего положения в главной партийной науке:

«Если вышло так, что книга т. Александрова получила признание у большинства наших руководящих философских работников, что она была представлена к Сталинской премии, была рекомендована в качестве учебника и вызвала многочисленные хвалебные рецензии, то это означает, что и другие философские работники, очевидно, разделяют ошибки т. Александрова. А это говорит о серьезном неблагополучии на нашем теоретическом фронте.

То обстоятельство, что книга не вызвала сколько-нибудь значительных протестов, что потребовалось вмешательство Центрального Комитета и лично товарища Сталина, чтобы вскрыть недостатки книги, означает, что на философском фронте отсутствует развернутая большевистская критика и самокритика»[363].

Отметив недостатки на «философском фронте» – групповщину, слабую актуальность научных работ, плохое руководство, отсутствие большевистской критики и самокритики, А. А. Жданов коснулся и злободневных вопросов идеологии:

«Конечно, причина отставания на философском фронте не связана ни с какими объективными условиями. Объективные условия, как никогда, благоприятны, материал, ждущий научного анализа и обобщения, безграничен. Причины отставания на философском фронте надо искать в области субъективного. Эти причины в основном те же самые, которые вскрыл ЦК, анализируя отставание на других участках идеологического фронта.

Как вы помните, известные решения ЦК по идеологическим вопросам были направлены против безыдейности и аполитичности в литературе и искусстве, против отрыва от современной тематики и удаления в область прошлого, против преклонения перед иностранщиной, за боевую большевистскую партийность в литературе и искусстве. Известно, что многие отряды работников нашего идеологического фронта уже сделали для себя надлежащие выводы из решений ЦК и на этом пути добились значительных успехов.

Однако наши философы здесь отстали. Видимо, они не замечают фактов беспринципности и безыдейности в философской работе, фактов пренебрежения современной тематикой, фактов раболепия, низкопоклонства перед буржуазной философией. Они, видимо, считают, что поворот на идеологическом фронте их не касается. Теперь всем видно, что этот поворот необходим»[364].

Затронув вопросы внешней политики, А. А. Жданов в своих рассуждениях пошел несколько далее привычного:

«Надо торопиться наверстать потерянное время. Задачи не ждут. Одержанная в Великой Отечественной войне блестящая победа социализма, которая явилась также блестящей победой марксизма, стала костью поперек горла империалистов. Центр борьбы против марксизма переместился ныне в Америку и Англию. Все силы мракобесия и реакции поставлены ныне на службу борьбы против марксизма. Вновь вытащены на свет и приняты на вооружение буржуазной философии – служанки атомно-долларовой демократии, истрепанные доспехи мракобесия и поповщины: Ватикан и расистская теория; оголтелый национализм и обветшалая идеалистическая философия; продажная желтая пресса и растленное буржуазное искусство. Но сил, видимо, не хватает. Под знамя “идеологической” борьбы против марксизма рекрутируются ныне и более глубокие резервы. Привлечены гангстеры, сутенеры, шпионы, уголовные преступники. ‹…›

Кому же, как не нам – стране победившего марксизма и ее философам, – возглавить борьбу против растленной и гнусной буржуазной идеологии, кому, как не нам, наносить ей сокрушающие удары!»[365]

Речь Жданова оказалась главным событием философской дискуссии:

«Она оказала длительное влияние на последующее развитие советской философской мысли, особенно истории философии и ее теоретико-методологических установок. Это влияние было глубоко консервативным,