– Как не знать! Вмиг домчимся. Пошла, Гамма!

Пролетка тронулась, покатилась мягко, копыта лошади бодро зацокали по брусчатке.

– Салют, Рошик, – сказал Ярек. – Снова ты.

– Это хорошо или плохо? – поинтересовался извозчик.

– Это судьба, – ответил репортер. – Вот, господа, рекомендую. Рошик Лошадник. Обладает удивительным и редким свойством оказываться в нужном месте в нужное время.

– Спасибо, пан Ярек, – сказал Рошик.

– Я запомню, – сказал Леслав. – Нам такие люди нужны.

Дорога заняла меньше десяти минут.

«Значит, пешком бы шли минут двадцать с копейками, – думал Сыскарь, пока они ехали. – Не сказать, что совсем близко. Надо же, рассуждаю уже как местный. Двадцать минут пешком для меня много. Да мне до метро от дома столько в Москве. Нет, удобный все-таки город, удобный. Вроде и маленький, а на самом деле заблудиться – раз плюнуть. И кружит, кружит… Москва тоже кружит, но иначе. Более упорядоченно скажем. По радиально-кольцевой системе. А здесь улицы разбредаются в разные стороны и сбредаются снова, как хотят. Хотя, конечно, система тоже есть».

Он уже понял, что город Княжеч изначально формировался вокруг трех точек и одной линии. Сначала, при самом возникновении, центром города была Княжья гора, на которой, как водится, стоял княжий детинец, а внизу, под горой, раскинулся посад. Затем, когда торговля для города стала важнее войны, центр переместился к Старому Рынку. Еще лет через двести по не совсем понятным причинам центр переместился в другое место. Так возник Новый Рынок, которому в двадцать первом веке уже исполнилось шестьсот с лишним лет. Вот и три точки. А линия – это река Полтинка.

Как и в Москве, жители Княжеча не делились на «правобережных» и «левобережных». Вероятно, потому, что город изначально одинаково плотно застраивался по обеим берегам речки, которая к тому же не отличалась шириной и мощью, напоминая своим характером тихую московскую Яузу и множество иных небольших русских рек…

Лавка Марека Шмулевича была открыта, и хозяин – огненно-рыжий коренастый еврей лет сорока с гаком, лицом напоминающий то ли сатира, то ли даже самого бога Пана, как его изображают древние мозаики и скульптуры, оказался на месте. По короткой, но настоятельной просьбе Леслава он повесил на дверь табличку «Закрыто» и с готовностью повернулся к посетителям:

– Я весь к вашим услугам, панове.

Выслушал заказ, не дрогнув при этом ни единым мускулом лица.

– Сколько всего пуль нужно и какого калибра? – осведомился.

– Не просто пуль, Марек, – пояснил Леслав. – Старые вынуть, новые в прежние патроны вставить. Аккуратно. Чтобы стреляли без осечки.

– Я вам что, слесарь-оружейник? – возмутился ювелир. Одно дело пули отлить и совсем другое снарядить ими патроны. Тут специальный станок нужен. И инструмент!

– Марек, – сказал Леслав. – Не вы….ся. У нас нет времени искать надежного слесаря-оружейника. Такого, чтобы держал язык за зубами. Я пришел к тебе потому, что ты это умеешь. И язык держать на привязи, и все остальное.

– Значит, денег я на этом деле не заработаю, – вздохнул ювелир. – Раз уж сам Леслав Яруч говорит комплименты Мареку Шмулевичу…

– Правильно понимаешь, – усмехнулся городской сыщик. – Но я буду очень тебе благодарен.

– Мы будем благодарны, – добавил Ярек.– Могу пообещать хорошую скидку на рекламу в «Вечерних известиях».

– А вот это уже интересно, – оживился ювелир. – Пан Ярек Дрошкевич, если не ошибаюсь?

– Он самый.

– И велика скидка?

– Договоримся.

– И все-таки?

– Пятнадцать процентов на месяц.

– Двадцать пять на два, – быстро сказал Шмулевич.

– Да я бы и все пятьдесят на три дал, но, боюсь, главный вышвырнет нас на улицу пинками, и вы не получите вообще никакой, – судя по всему, торговаться репортер «Вечерних известий» Ярек Дрошкевич умел не хуже ювелира Марека Шмулевича. – Восемнадцать. И все-таки месяц.

– Двадцать. И я готов согласиться на тридцать два дня.

Остальные только успевали переводить взгляды с одного на другого.

– По рукам, – сказал Ярек.

Скрепили договор рукопожатием.

– Так я спрашиваю, сколько пуль? – повторил вопрос ювелир.

Все посмотрели на Симая.

– Хотя бы по пять-шесть на брата, – сказал тот. – Лучше по семь.

– Или по восемь, – буркнул Марек.

– Или, – легко согласился кэдро мулеса.

– Давайте патроны.

Андрей и Симай выщелкнули из магазинов по восемь патронов, положили на стол.

– Я не взял оружия, – признался Ярек. – Но у меня Смит-Вессон.

– Как и у меня, – сказал Леслав. – Будешь должен.

После чего вытащил из карманов и отсчитал на стол шестнадцать револьверных патронов.

– Как я понимаю, вам нужно быстро, – Сыскарь уже сбился, считая вздохи ювелира.

– Сегодня – к девяти часам вечера, – сказал Леслав Яруч. – Самое позднее.

– Издеваетесь, – догадался Марек. И не дождался ответной реплики.

– Чтоб вас так девушки успевали любить, – пожелал он печально. – Как раз сегодня я обещал починить колье для княжны Потоцкой. И как мне теперь разделиться надвое?

– Княжне придется подождать, – беспечно пожал плечами Симай. – Наше дело важней.

– Это вы так говорите! – взвился ювелир. – А я могу запросто лишиться хорошего клиента. Вы знаете, сколько стоит труда и нервов заполучить хорошего клиента?! Впрочем, откуда вам знать. Вы, цыгане, вечно кочуете – сегодня здесь, завтра там…

– Сколько тебе должна княжна за прежнюю работу? – перебил Леслав.

– Э… – замялся Марек.

– Вот и думай. Может быть, самое время характер проявить? Нашел тоже хорошего клиента.

Симай засмеялся. Ювелир с улицы Змеиной Марк Соломонович Шмулевич думал недолго.

– Хорошо, – сказал он. – Марек Шмулевич сделает все как надо и минута в минуту. Приходите в девять. У меня только один вопрос.

– Какой? – обернулся Леслав, который уже направился к выходу.

– Скажите, из города уже пора ехать, или все-таки еще можно немножко погодить?

После посещения ювелира, они разделились, договорившись встретиться здесь, на Змеиной, ровно в девять вечера. Ярек, Андрей и Симай отправились в городской архив, чтобы попытаться найти записи, о которых упоминал покойный Иосиф Казимирович Белецкий.

Леслав же Яруч, будучи на службе, вознамерился по горячим следам расследовать убийство архивариуса. Имелось у него несколько соображений по данному поводу.

Первое. Белецкий был