В начале нулевых годов Морейн получила лицензию гида в управлении парков и музеев Онтарио, и с тех пор работала волонтером в краеведческом музее, проводила экскурсии по усадьбе Уиткомбов, которая примерно в то же время была признана объектом культурного наследия и передана в распоряжение музея. Хотя дом находился в весьма запущенном состоянии, совет директоров музея решил не проводить реставрации, так как возможность получения государственных дотаций, покрывающих расходы, представлялась весьма сомнительной. В результате музей ограничился лишь минимальными мерами по уходу за зданием, используя его как источник дополнительного дохода и надеясь привлечь достаточно туристов, чтобы сохранить усадьбу от полного разрушения.

Согласно заметкам Сафи, после того как мы рассказали Морейн, что привело нас сюда, в ее

глазах вспыхнули огоньки интереса. Балкаррас был прав, то обстоятельство, что миссис Уиткомб снимала фильмы, вовсе не было для нее новостью. Более того, выяснилось, что ее двоюродная бабушка постоянно снималась в фильмах студии «Джейпери» и теоретически вполне могла бы появиться в «Госпоже Полудня» (первой версии). Впрочем, возможность доказать это была крайне мала, потому что за полтора месяца до нашего приезда в Кварри Аржент пожилая дама скончалась. Узнав, что цель наших исследований – доказать, что миссис Уиткомб являлась не только первой в Канаде женщиной-режиссером, но и настоящим новатором, как в техническом, так и в художественном смысле, Морейн оживилась еще больше. Несомненно, она понимала – если наши усилия увенчаются успехом, это позволит Уксусному дому претендовать на положение «исторически значимого объекта» (мои слова), и в результате интерес к Кварри Аржент и ближайшим городкам значительно вырастет, а это, в свою очередь, может принести немалые деньги. Охваченная воодушевлением (так утверждала Сафи), я предложила Вэл скоротать время в ожидании остальных участников экскурсии, посмотрев «Госпожу Полудня» на моем ноутбуке.

Вы можете мне не верить, но Вэл Морейн оказалась первым человеком, который буквально через двадцать секунд после начала просмотра заявил:

– Спасибо, этого вполне достаточно.

По наблюдениям Сафи, вид у нее при этом был испуганный и ошарашенный.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Вэл. – Эти кадры действительно очень похожи на картины. Те, что находятся в музее. И на те, что на стенах, тоже.

– На стенах? – переспросила я.

– На стенах Уксусного дома. Во многих комнатах картины нарисованы прямо на обоях, иногда на деревянных панелях.

– Значит, туда мы и отправимся, – к сожалению, в записях не указано, кто именно произнес эту реплику – я или Сафи. Склоняюсь к тому, что я. – Нам необходимо увидеть эти картины.

Если Морейн что-то и ответила, в заметках это не отражено. Вскоре по одному и по двое стали подтягиваться остальные экскурсанты – всего их оказалось пятеро. Наконец мы уселись в минивэн Морейн и отправились в усадьбу.

– Мы называем его Уксусным домом из-за специфического запаха, – объяснила Морейн во время поездки. В видеозаписи голос ее звучит уверенно и гладко, как у человека, который давно заучил свой рассказ наизусть, но по-прежнему воспроизводит его не без удовольствия. – Сейчас этот запах, конечно, почти выветрился. Но мы, те, кто вырос в этом городе, помним истории и легенды о том, что случилось с миссис Уиткомб… Разного рода версии и предположения. Бабушка рассказывала мне, что в усадьбе всегда витал скверный запах, похожий на запах протухших яиц или еще какой-нибудь гадости. Можно было подумать, что неподалеку находится завод по производству маринадов, где произошел разлив уксуса.

– Когда мистер Уиткомб женился и привел усадьбу в порядок, он устроил на заброшенном поле позади дома лабиринт из живых изгородей. В центре – небольшой садик с экзотическими цветами на клумбах. Семена этих цветов они с миссис Уиткомб привезли из путешествия по Европе. В этом саду все радовало глаз, и в жаркие дни чудные цветочные ароматы разносились вниз по склону. Все изменилось после того, как исчез их малыш…

В музейных записях этого периода постоянно упоминаются направляемые в городской совет жалобы на «неприятные и всепроникающие» запахи, которые ветер при определенных направлениях доносил из усадьбы Уиткомбов. Первая из этих жалоб датирована 1908 годом, когда было получено официальное разрешение похоронить в семейном склепе пустой гроб с именем Хайатта Уиткомба; последняя относится к 1925 году, когда миссис Уиткомб была официально объявлена мертвой. Пик жалоб пришелся на период между 1916 и 1918 годами; но даже в это время нет ни единого упоминания о том, что были приняты хоть какие-то меры. В 1926 году мистер Уиткомб ненадолго вернулся из Европы, подписал множество документов, после чего запер двери особняка, покинул Канаду и более не возвращался.

– Люди ей сочувствовали, – сообщила Морейн. – Понимали, что проблем у нее выше крыши. Она всегда была эксцентричной и при этом очень грустной. В общем, особенной, как и ее мальчик. От таких никогда не знаешь, чего ждать. А мистер Уиткомб… он всегда держался отстраненно, хотя, конечно, оплачивал все ее прихоти, как истинный джентльмен. Он умолял жену уехать вместе с ним, но она отказалась. Сказала, что останется здесь и будет ждать, когда вернется Хайатт. В общем, грустная история.

Наша группа прибыла в Уксусный дом вскоре после часу дня – на час позже того времени, в которое Морейн обычно начинала свои экскурсии. Дело в том, что я непререкаемым тоном заявила: мы с Сафи хотим осмотреть весь дом, в том числе и те комнаты, в которые экскурсанты обычно не заходят. Поэтому нам пришлось сделать крюк, заехать в магазин строительных товаров и приобрести каски и ботинки с железными носами, причем все покупки были совершены по кредитной карте музея. Наконец мы вышли из машины, и Морейн повела своих подопечных – немецких туристов Акселя Бекенбауэра и Холли Абенд, местное семейство – Макса Лафрея, его жену Кристи и их маленькую дочь Эйлин, приехавших на денек из Овердира, и нас с Сафи – к месту назначения. Вдоль подъездной дороги, по которой мы шли, тянулись остатки фруктового сада, благодаря которому прежде усадьбу невозможно было разглядеть с шоссе Стоу-эппл.

Фотографии, сделанные Сафи, я могу описать по памяти.

Представьте полосу поля, узкую и неровную, вполне подходящую для того, чтобы сеять пшеницу или рапс, но заброшенную с начала двадцатого века. В дальнем конце поля – небольшой участок леса, такого густого, что в него невозможно проникнуть. На другом конце – дом, построенный в 1885 году и перестроенный в соответствии с требованиями владельца в 1902-м, дом, который простоял так долго, что центральная его часть начала проседать и прогибаться, разделив его на две половины, которые сейчас объединяет лишь