– В 1957 году наш музей пережил жуткий пожар, – извиняющимся тоном пояснил Тирни. – Потом наводнение, потом опять пожар… вам еще повезло, что сохранились хоть какие-то документы этого периода. Согласно большинству свидетельств, 1886-й был тяжелым годом.

В папке лежали три газетных вырезки – одна из газеты, издаваемой в Чейсте, другая – издаваемой в Овердире, третья – в Верхнем Нью-Йорке. История, судя по всему, получила широкий резонанс, и я прекрасно понимала почему. Занимаясь исследованиями, связанными с рубежом веков, я выяснила, что по мере того, как близилось к концу 19-е столетие, страхи, связанные с концом света, стремительно нарастали. Впрочем, они значительно уступали по накалу той истерике, что вспыхнула в 1999-м, не говоря уж о 999 годе. В значительной степени страхи эти подстегивались всякого рода религиозными культами. Так, некая секта, называемая «Дети Живого Голоса», несколько раз устанавливала сроки апокалипсиса, пока, наконец, не отказалась от этой идеи. Разговоры о близящемся конце света зачастую представляли собой неплохой бизнес; но, хотя Хандрий Вробль, что называется, перешел от слов к делу, материальная выгода занимала его меньше всего.

Согласно всем трем статьям, Хандрий всегда жил замкнуто, ни с кем не общаясь. Соседи поняли, что он начал сходить с ума, лишь после того, как он выпустил на волю весь свой скот, собрал урожай намного раньше срока, сложил снопы в амбаре и запалил его. Полиция решила арестовать его, так как он представлял опасность для соседей, однако семья Хандрия убедила полицейских, что он скрылся в неизвестном направлении. На самом деле он прятался в подвале собственного дома, где предавался молитвам¸ и забивал в собственную голову гвозди, «подобно Иаили, убивающей Сисеру», как выразилась газета из Чейста. Под покровом ночи он вылез из погреба, наставив на детей и тещу дуло винтовки, погнал их на дымящиеся развалины амбара. Там они провели следующие две недели, тщетно ожидая, что Иисус Христос прибудет за ними на колеснице, увлекаемой ангелами, и увезет их в блаженные небеса; наверное, все они надеялись избежать при этом такой маленькой неприятности, как смерть.

На третьей неделе, во вторник утром, Гизеллу нашли среди развалин амбара, где она пряталась за кучей обгорелых стеблей. Ее бабушка, братья и сестры к тому времени были мертвы – кому-то Хандрий размозжил голову, кто-то не вынес голода и жажды. Глава уничтоженной семьи вновь отсутствовал. Хотя на поиски Хандрия немедленно был отправлен отряд полицейских, охота оказалась безрезультатной. Лишь неделю спустя тело обнаружили в одном из окрестных болот. Голова была аккуратно отсечена, рану на шее словно прижгли каленым железом. Прошло два года, и фермер, купивший «проклятое» поле Хандрия, вспахивая его, сломал свой плуг о человеческий череп, закопанный в землю примерно на фут. В правую затылочную кость было наполовину вбито четыре железных гвоздя.

– Когда Гизеллу обнаружили, она была слепа, – сообщил перед камерой Тирни. – Выяснилось, что это так называемая истерическая слепота. Через несколько месяцев, которые она провела у мисс Данлопп, зрение восстановилось, и девочка сразу начала рисовать. Люди считали это настоящим чудом – неграмотная фермерская дочка, чьи представления о культуре исчерпывались Библией, вдруг стала создавать прекрасные картины. Конечно, после пережитого она не оправилась полностью – у нее случались обмороки, временами она впадала в подобие транса и рисовала дни и ночи напролет как одержимая. Иногда для того, чтобы заставить ее отдохнуть, приходилось силой отнимать кисти, привязывать ее ремнями к кровати и пичкать снотворным. Но мисс Данлопп утверждала, что все эти странности – дар от Бога и с этим нужно смириться. Со временем, когда Гизелла – ее уже звали Айрис – выросла, она стала несколько спокойнее. Всем, кто проявлял любопытство на этот счет, мисс Данлопп отвечала, что ее воспитанница, к счастью, ничего не помнит о пережитом кошмаре. – Помолчав, Тирни добавил: – Полагаю, это было ложью, Но, разумеется, у мисс Данлопп были самые хорошие намерения.

– Откуда вы знаете, что мисс Данлопп лгала? – раздался голос Сафи за кадром. В ответ Тирни пожал плечами. – Потому что у нас есть показания самой девочки – Гизеллы, Айрис Данлопп, впоследствии миссис Уиткомб. Показания, которые она дала вскоре после того, как ее нашли.

* * *

Показания Гизеллы Эстер Вробль, девяти лет и восьми месяцев от роду, сделанные в 1886 году, в приюте для детей-сирот мисс Джиневры Данлопп (записанные школьным учителем Яном М. Латчи).

«Мой отец сказал, больше нет смысла ни сеять, ни жать, потому что скоро придет Господь и наступит конец света. Он вывел нас в поле, и мы оставались там две недели, или четырнадцать дней. Мы ждали, когда Иисус и его ангелы придут за нами и унесут нас в рай на своих крыльях. Мы ждали трубного гласа и разрушения печатей.

Некоторые мои братья и сестры были больны, когда отец вывел нас в поле. Некоторые выздоровели, что отец считал благословением Божьим, но другим стало хуже. Я держала на руках самого маленького из своих братьев, когда он умер, а моя бабушка умерла, обнимая меня. Я была рада, что глаза мои разболелись и слиплись, потому что мне страшно было смотреть, что происходит с их телами. Отец не позволял похоронить их и повторял, что Иисус уже близко. Стоило кому-то из нас пошевелиться, он замахивался мечом, который сделал из сошника. Поэтому все мы лежали тихо, старались не двигаться и делали вид, что молимся.

Потом наступила темнота, но в ней вспыхнул свет, яркий, как в полдень. Хотя, может быть, это и был полдень. Доктор сказал, когда меня нашли, у меня был сильный жар и я могла путаться во времени. Я и сейчас путаюсь. Время проходит мимо меня.

Так мы лежали, и это был кошмар – пекло, мухи, завядшие на солнце цветы, бесполезные цветы в канавах, заросших сорняками. Потом появился запах, ужасный запах, горячий, невыносимый. Такой бывает, когда делают колбасу и кровь капает в огонь. И я услышала голос. Он спрашивал моего отца, почему он не работает.

– Кто ты такая, женщина? – спросил отец.

– Не важно, кто я, – ответила она. – Что ты себе вообразил? Почему ты не сеешь, не жнешь и урожай твой превратился в пепел? Где твоя лошадь, твой плуг? Почему земля, которую я тебе дала, полита кровью твоей родни?

– Я не должен с тобой разговаривать, – ответил отец.

– И все же без разговора нам не обойтись, – рассмеялась она. – Никак не обойтись.

Если в полдень к тебе приходит неизвестная госпожа, ни в коем случае не смотри на нее, часто повторяла