Шрифт:
Закладка:
– Позвольте уточнить, что для вас является статистически значимым показателем? – прервала речь подсудимого судья. – Сколько ни в чем не повинных людей должны были заплатить жизнью за проверку вашей теории?
– Уважаемый суд, я, наверное, недостаточно понятно все пояснил! – возмутился Петр Петрович. – Не было никакой угрозы жизни. За исключением так называемого потерпевшего, у меня не было ни одного ментально здорового участника эксперимента. Да и у него могла сложиться вполне счастливая жизнь, если бы мне дали возможность спокойно работать с этим пациентом несколько лет. Вы забываете, в каком состоянии находятся психиатрические лечебницы в нашей стране. Те, кто постоянно проживает в подобных больницах, это уже не люди, а настоящие отбросы общества. Они никому не нужны. От них уже все отказались. И я в своем исследовании как раз стремился к тому, чтобы дать им право на нормальную жизнь. Так вот, отвечая на ваш вопрос о статистически значимом количестве, я могу назвать вам цифру десять. Однако я понимал, что мои знания в этой стране все равно никому не нужны. Мы не признаем пророков в своем отечестве. Мы преклоняемся перед достижениями других. Поэтому я рассчитывал уехать и продолжать работу в том месте, где ее результаты смогут оценить по достоинству.
После выступления Петра Петровича прокурор вновь взял слово:
– Уважаемый суд, позвольте теперь представить вам выписку из Смоленского областного загса. Она во всем подтверждает данные о семье подсудимого, за исключением одного очень важного обстоятельства. Младший ребенок семьи Симоновых действительно был инвалидом с детства, но скончался он, прошу вас обратить внимание, в возрасте шести лет. Очевидно, что шестилетний маленький инвалид не мог никого изнасиловать. А сейчас, уважаемый суд, я прошу вас заслушать показания еще одного свидетеля, который поможет нам ознакомиться с некоторыми эпизодами из так называемой ранней врачебной практики подсудимого. Прошу вашего позволения пригласить Ирину Петровну Орешкину.
В зал вошла полная пожилая женщина с гладко собранным пучком седых волос. Она искоса поглядела на Петра Петровича, тяжело вздохнула, обреченно покачала головой и, поджав ненакрашенные губы, проследовала к своему месту.
– Ирина Петровна, назовите, пожалуйста, вашу девичью фамилию, – начал прокурор.
– Симонова, – коротко ответила женщина, теребя в руках мятый носовой платок.
– Кем вам является подсудимый?
– Родным братом.
– Знаете ли вы, в чем обвиняют вашего брата? – Ирина Петровна кивнула головой, по-прежнему не смотря в сторону Петра Петровича. – Расскажите, пожалуйста, суду о вашем младшем брате Михаиле.
Женщина набрала в грудь воздуха, но выпустила его обратно только после того, как утерла со лба выступившие от волнения и жары капли пота.
– Мишенька был дурачком. Мамка наша умерла вскоре после его рождения. Мы и так тяжело жили, а тут совсем худо стало. Все заботы на меня легли, девок-то у нас больше не было. Старшие братья меня, конечно, жалели, просили сдать Мишу в детдом или куда там убогих детей отправляют, но у меня рука на это не поднималась. Как кровинку-то отдать? Да и к тому же Петя, – Ирина Петровна кивнула в сторону подсудимого, – взялся мне помогать. Он у нас самым ученым был, книжки все читал, врачом хотел быть, ну я и обрадовалась, что помощник появился.
– Ирина Петровна, поясните, пожалуйста, – прервал женщину прокурор, – в чем заключалась помощь подсудимого?
– Ну, сначала-то все хорошо как будто было. Он помогал Мишеньку кормить-переодевать, а потом вот, когда тот подрос… – Женщина осеклась и наконец посмотрела на брата. В ее глазах засверкали слезы. Петр Петрович сидел на скамье и, чуть сощурившись, безучастно смотрел перед собой, как будто речь шла о ком-то постороннем. – Ну а потом он стал что-то странное, нехорошее делать. То привязывал мальца и в лицо ему букварь тыкал, не отпускал, заставлял картинки называть. То требовал приседать и отжиматься. А как Мишка делать-то это мог, если у него мышцы слабые, как вареные макаронины? Мишка мычал только, а Петя все больше распалялся. Ой, больно и вспоминать. То бедного мальца запрещал кормить по нескольку дней, то воду в него вливал, как в бочку. Я, конечно, пыталась Петьку ругать, но он не унимался, клялся, что человека из него сделает. Я глупая была, думала, что он умный, знает, как надо. Потом Петя стал Мишке какие-то лекарства давать. Он после них то вялый, как квашня, то трясучий, как припадочный.
– Сколько было лет вашим братьям на тот момент? – уточнил прокурор.
– Ох, Мишке лет пять уже с небольшим было, а Петя вроде как в институт поступать готовился.
– А откуда подсудимый, который был, по вашим словам, несовершеннолетним, мог иметь доступ к лекарственным препаратам?
– Да знамо как, – пожала плечами Ирина Петровна, – он лет с тринадцати у ветеринара помощником подвизался. Говорю же, всегда хотел врачом стать, книжки читал. Так вот, прихожу я однажды домой со смены, а Мишка на полу белый весь лежит, изо рта пена, и бьется как рыба. Петька рядом стоял. Я на него набросилась, говорю: «Что ж ты, подлец, с ним сделал? Спасай теперь!» Петька чего-то пытался ему вколоть еще, но то ли лекарство не то было, то ли поздно уже – в общем, преставился малец наш. Не уберегла я его. – По пухлым румяным щекам женщины потекли слезы.
– Ирина Петровна, вы помните, что было дальше? – спросил прокурор после короткого молчания.
– А что тут дальше? Я сказала Петьке, чтобы ноги его больше не было. Они оба для меня в тот день умерли.
– Вы больше не общались с подсудимым?
– Нет, я не общалась. Знаю, что брат Семен однажды с ним пытался связаться, денег попросить, но Петя вроде как с ним даже разговаривать не стал.
Когда Ирина Петровна закончила, прокурор попросил подсудимого прокомментировать показания свидетеля, но Петр Петрович ответил, что не готов обсуждать слова выжившей из ума сестры.
Тогда слово вновь взял прокурор:
– Уважаемый суд, только что мы еще раз увидели, как искусно подсудимый подтасовывает факты и вводит всех окружающих в заблуждение. В связи с этим мне не представляется возможным считать мотивы подсудимого хотя бы в какой-то мере благородными или оправданными. Следствие настаивает на исключительно преступном умысле осуществляемых деяний.
Глава двадцать пятая
Мягкий свет ночника лился на картину с изображением маленькой балерины, завязывающей пуант. Легкие мазки чуть дрожали в свете лампы и оживляли
