Въ первую минуту Борисъ не зналъ что сказать, потомъ, взглянувъ ей прямо въ лицо, онъ кинулся къ ней, взялъ ее за руку и началъ цѣловать.

— Тетушка, это вы? — выговорилъ онъ.

— Да, это я, Борисъ. — Она остановилась и, бросивши взглядъ на его плерезы, заплакала.

— Скончался, — сказалъ Борисъ тихо — вчера мы его похоронили. Говоря это, онъ поднялъ голову и встрѣтилъ взглядъ мягкій, глубокій, прекрасный.

— И вы одни… — промолвила Софья Николаевна, держа его за руку.

Чѣмъ-то свѣжнмъ повѣяло на Бориса. Онъ никогда не слыхалъ такого прекраснаго органа, какой былъ у

Софьи Николаевны. Онъ держалъ ее за руку и чувствовалъ, что его руна дрожала и онъ весь былъ полонъ тревоги, но не томительной, не скорбной, а новой, сладкой. Онъ былъ тронутъ звукомъ голоса, взглядомъ, прекрасными слезами, всѣмъ образомъ этой женщины.

— Пойдемте сюда, присядьте, — проговорилъ онъ, увлекая ее въ гостиную. Онъ усадилъ ее на диванъ; она смотрѣла на него немного удивленная, съ тихой улыбкой и слезами на большихъ черныхъ глазахъ.

— Тетушка! — началъ Борисъ, взволнованнымъ голосомъ — у насъ съ вамп одно горе, — я знаю, что вы любили папеньку. Но мнѣ больно за васъ, вы пріѣхали сюда, въ нашъ домъ, гдѣ у васъ будутъ непріятности. Я не хочу отъ васъ скрывать, положеніе ваше при бабушкѣ…

Борисъ остановился. Онъ выговорилъ все это смущенный, съ опущенной головой, испытывая небывалое чувство робости и вмѣстѣ новое желаніе вылить передъ ней всю душу.

Софья Николаевна взяла его за руку.

— Какой вы славный, — вымолвила она тихо: —вы боитесь за меня. Я вѣдь знала, что найду здѣсь Пелагею Сергѣевну. Пойдемте къ ней, — прибавила она и встала.

— Къ ней? — вырвалось у Бориса.

— Да, развѣ вы меня хотите скрыть отъ нея?

— Вы ея не знаете, — сказалъ Борисъ, покачавъ головой.

— Узнаю, — отвѣчала Софья Николаевна спокойно, и потомъ спросила:

— Она очень убита?

— Да, убита, — промолвилъ Борисъ нерѣшительно.

— Вотъ видите ли, мой добрый, — начала Софья Николаевна, опускаясь опять на диванъ. — Вашего отца я любила, его волю я исполню свято, я это скажу и бабушкѣ вашей. Мы будемъ жить хорошо, дружно… не правда ли?

И Софья Николаевна такъ радостно взглянула на Бориса, что у него пропало и смущеніе и тревога. Въ ея тонѣ слышалась самая свѣжая молодость и какое-то правдивое спокойствіе. Движенія были необыкновенно легки и просты. Борисъ еейчасъ почувствовалъ, что они встрѣтились какъ равные, даже слово «тетушка» вдругъ зазвучало странно въ его ушахъ.

— Вы писали письмо ко мнѣ? — спросила Софья Николаевна.

— Да, — отвѣтилъ Борисъ.

— Я получила его больная, шевельнуться не могла. Я рвалась сюда. Прежде меня пугала одна мысль объ этомъ домѣ… — Софья Николаевна въ первый разъ, окинула взглядомъ гостиную. — Но тутъ всякій страхъ пропалъ, такъ мнѣ стало жаль и отца и васъ. — Она опустила голову — И вотъ, даже и взглянуть не привелось. Простите меня, — сказала она помолчавъ, — вамъ и безъ того тяжело. Вѣдь, что дѣлать: мы, женщины, болтаемъ и болтаемъ.

— Что вы говорите, тетенька, — вырвалось у Бориса — я такъ радъ…

— Чему? — спросила его Софья Николаевна, смотря ему въ глаза.

— Вашему доброму слову, тетенька.

— Ахъ, вы бѣдный. Видно, нелегко вамъ было. Вы знаете, что я о васъ много думала, и у меня сердце рвалось, когда я представляла себѣ вашу жизнь. Одиночество, болѣзнь, борьба и все это когда же?.. Бѣдный мой мальчикъ.

Она произнесла это будто про себя, но съ такой искренностью, такъ симпатично и изящно, что Бориса точно что кольнуло въ сердце. Впечатлѣніе, производимое Софьей Николаевной, съ каждой минутой вводило его въ иной, свѣтлын міръ. Самое горе, самая грусть преобразились подъ обаяніемъ ея натуры.

— Ничего, — заключила она: — будемъ жить, живымъ все сносно, только бы умершимъ было хорошо. У насъ съ вами одно существо на рукахъ… А гдѣ она, гдѣ Маша? Она на васъ похожа?

— Она похожа на maman, — промолвилъ Борись.

— Какъ это хорошо, — сказала Софья Николаевна, и встала съ этими словами. — Идемте же къбабушкѣ.

— сА если она васъ не приметъ? — тихо проговорилъ Борисъ.

— Нѣтъ, дорогой мой, этого не можетъ быть, пойдемте. — И легкой, быстрой поступью она пошла изъ гостиной. Борисъ слѣдовалъ за ней, не спуская съ нея глазъ.

V.

Борисъ и Софья Николаевна остановились у дверей въ билльярдную.

— Какой вашъ домъ странный, — сказала она оглянувшись. — Въ немъ точно нѣсколько лѣтъ никто не жилъ. А это куда красная дверь?

— Это была папенькина спальня, — проговорилъ Борисъ.

Софья Николаевна взглянула на него и тихо промолвила:

— Мы туда сходимъ послѣ.

— Тетенька, — сказалъ Борисъ, останавливая Софью Николаевну: — не лучше ли будетъ, если я сперва войду къ бабушкѣ, скажу ей..

— Полноте, добрый мой, что это какое у васъ малодушіе, — прибавила она съ улыбкой.

Борисъ покраснѣлъ и потупился.

Они вошли.

Въ диванной никого не было. Пелагея Сергѣевна лежала за перегородкой, на кровати; подлѣ нея повышалась Фицка. Она уже успѣла доложить барынькѣ, что пріѣхала московская, на извощикѣ, и молодой баринъ руку у нея поцѣловалъ и въ гостиную повелъ.

Бабинька приняла это извѣстіе молча; только еще сильнѣе нахмурилась и привстала на кровати. Она не знала, что ей дѣлать, именно въ этотъ день. Хоть она и ожидала пріѣзда Софьи Николаевны, но все-таки извѣстіе застало ее врасплохъ.

— Посмотри, кто тутъ? — шепнула она Фицкѣ, когда дверь изъ корридора отворилась.

Фицка припала глазомъ къ щели между двумя половинками ширмъ, составлявшихъ перегородку сбоку, и увидала Бориса съ Софьей Николаевной.

— Барынька, — шепнула она: — баринъ съ ней-съ.

Бабинька совсѣмъ поднялась на кровати. Волненіе ея выказывалось въ томъ, что она поправляла на себѣ чепчикъ и все отодвигалась назадъ. Въ ней крылось любопытство съ чувствомъ раздраженія. Ей захотѣлось выгнать Софью Николаевну, но потомъ она растерялась; ее поразило то, что Софья Николаевна первая пришла къ ней. «Кто же она, эта распутная?» спрашивала себя бабинька, и машинально опускала ноги съ кровати.

— Дай кацавейку, — сказала она Фицкѣ.

Наперсница накинула на нее кацавейку, и Пелагея Сергѣевна, обдергивая свой чепецъ, вышла въ диванную.

Софья Николаевна не дала бабинькѣ времени подойти къ ней.

— Пелагея Сергѣевна, — сказала она — вы меня простите, что я являюсь къ вамъ такъ просто. Между нами не можетъ быть никакихъ недоразумѣній. Я пріѣхала сюда

потому, что это была воля покойнаго. Все тяжелое прошедшее должно забыться на его могилѣ…

Софья Николаевна проговорила все это тронутымъ голосомъ и протянула бабинькѣ руку.

Пелагея Сергѣевна стояла въ нерѣшительной позѣ. Она не знала, что ей отвѣтить на слова Софьи Николаевны.

— Я прошу васъ, — начала