— Чем это?

— Меня ненавидят все девушки в округе, а дракониры считают легкодоступной.

Теофас расхохотался.

— А меня они считают полоумным тираном, так не наплевать ли, что они думают? Главное, что они не посмеют ничего сделать.

Он подцепил меня за браслет и рассмеялся снова, с видимым удовольствием.

Я не знала, как удавалось ему меняться с такой скоростью. Миг назад он был собранным и яростным, как пламя, а секунду спустя с веселым недоумением распекал меня за дурной кофе. Иногда в шутку дергая за косу, словно ему снова двенадцать, а иногда с раздражением читая мои письма и требуя их уничтожить.

— Ничего не добьешься, — говорил он с усмешкой. — Уж если я не смог, то тебе-то где?

И я… привыкла к нему. Даже понимая, что нищая каторжанка получает то, о чем не смела мечтать Эльене, у меня не получалось его ненавидеть.

Дорогие читатели, буду очень рада вашим комментариям и звездочкам! Для меня это один из немногих способов узнать, что книгам вам небезразлична :)

17. Инициация

Лето началось серым дождем, который лил без остановки несколько дней подряд.

— Я уезжаю завтра, Эль, — сказал Теофас в один из таких дней.

В груди у меня замерло. Так скоро?

«Да какое скоро, — буркнула улитка. — Окстись, третий месяц уже пошел. Просто ты очень медленная…»

Слышать такое от улитки было по-настоящему унизительно. Но… она была права, я не могла заставить себя перейти к действиям.

«Ваша связь укрепилась, восемьдесят два процента, еще процента три-четыре, и проводить инициацию станет опасно».

Будить свою драконицу через боль я не рискнула. Кайне окатила меня огневой волной, меня едва не убил перевертыш, да что там, при разрыве связи я свалилась с лихорадкой, а мой дракон и глаз не приоткрыл. Так какую же боль нужно пережить, чтобы инициировать дракона? Можно ли ее вообще пережить?

В последнюю ночь я решилась.

А может вернее было бы сказать, что я сдалась. Позволила гореть любви в своем сердце, утешать, облагораживать мой поступок. Я шла по темным коридорам Черных пик не жертвенным ягненком, а языческой богиней, в честь которой такого ягненка кладут на алтарь. Теофас несколько раз показывал мне тайные ходы, и я безошибочно сворачивала в неприметные комнаты, тупики и кладовки, так и не встретив не единой души.

У его двери я замешкалась, но стража безмолвно расступилась, пропуская меня к двери. Без единого вопроса, но их взгляды… взгляды обжигали. Они знали зачем я пришла. Я бы с радостью почувствовала стыд, если бы могла почувствовать хоть что-то кроме глубинной жажды, разбуженной Тео за эти два месяца. Два месяца касаний, смеха, тайных поцелуев в темноте коридоров. Редких, но…

В лучшей комнате Пик было темно и тихо. По центру комнаты мерцал двойной золотистый купол, сковывая пространство в прочную стеклянную клетку. Даже во сне Тео не доверял никому, ни собственным стражам, ни Рейнхарду. Я осторожно коснулась золотой клетки, и та неожиданно послушно подтаяла около моей руки, образовывая проем.

По стеночке, путаясь в длиннополом плаще, я пробралась к окну и отдернула штору, чтобы не свалиться в темноте. А после смело шагнула в купол. Луна залила молочным светом кровать.

Тео поднялся на постели навстречу моему взгляду.

— Я знал, что ты придешь, — у меня волоски на коже встали дыбом от низкого тяжелого голоса.

Ночь смягчила его черты, превратив живого человека в точеную куклу, высеченную из темной июньской ночи. Как зачарованная, я уставилась на обнаженный торс, на полумесяцы мышц, перекатывающихся под кожей. Не отводя глаз, я расстегнула заколку плаща под горлом, позволяя тяжелому атласу стечь на пол.

Единственной одеждой на мне был браслет, подаренный Тео. Сорочку, белье, даже ленту для волос я оставила в комнате. Чтобы не оставить себе ни шанса. Улиточку я тоже предусмотрительно сняла и спрятала цветочном горшке.

В предчувствии инициации, запертая магия поднималась в теле огненной спиралью, требуя, алкая, желая слиться в едином танце с другой, жаркой магией, разлитой в спальне. Проклятые восемьдесят четыре процента заставляли наши потоки тянуться друг к другу израненными нитями.

— Такая красивая, — шепнул Теофас. — Я тысячу раз представлял этот миг, но он все равно… Стой так, дай мне просто смотреть…

По-моему, он говорил ерунду. Где-то в отдалении промелькнула мысль о тех, других, женщинах, которым он говорил что-то похожее, и сразу же захотелось, чтобы Теофас замолчал. Поэтому просто наклонилась и поцеловала его.

Я хотела сделать это по любви и согласию, как предписывает традиции древних драконов. Даже если это звучит, как самообман, пусть… пусть просто звучит.

Теофас вдруг дернул меня за руку, опрокидывая на себя, а после резко перевернулся. Навис сверху душной сладкой ночью, пролился дождем поцелуев, касаний, шепота. Шепота, звучащего, как древнее заклинание.

Аливата, веретум, морэ. Аливата хаас шассе, зоутфен крифт…

Из всех слов я знала только одно: крифт. Кажется, оно значило «сражаться» или «сражение» … Древние языки не были моей сильной стороной.

Этот горячий шепот, звучащий, как клятва, тяжесть тела, такие земные, плотские прикосновения необратимо меняли меня. Разрушали и лепили заново. Магия звенела, освобождаясь.

В какой-то момент Тео остановился, приподнялся, словно силясь разглядеть меня в темноте, и я рассмеялась этой мысли вслух. Теофас видел в темноте, как… дракон. Слышал меня, как дракон, даже ток магии в моих жилах был ему сейчас подвластен. Я очень боялась, что будет заметна моя неопытность, но у дракониц нет видимых признаков лишения девственности. Можно разве что взять клятву, что ты ее первый дракон. Но некоторые говорят, доставали слабые темные артефакты и лгали, прятали свою разбуженную магию, чтобы утешить любовника.

Но Тео клятвы не просил. Он видел во мне Эль из Ленхарда, убийцу своего мужа, каторжанку и беспринципную девицу, готовую на все ради свободы и денег. Эта мысль неожиданно привела меня в ярость, я цапнула его за плечо, а после по старой памяти полоснула когтями. Теофас перехватил мои руки, зафиксировав из где-то над головой, и остался нежен. Я забилась в кольце его рук, изворачиваясь, стараясь причинить боль, но он терпеливо сносил мои тычки и удары.

— Я люблю тебя, — вдруг шепнул он.

И я перестала сопротивляться. Злость ушла так же внезапно, как и накатила.

— Спасибо, — …что лжешь мне.

Спасибо, что делаешь меня удивительной.

Наверное, я