что все недоброе старое им забыто и сейчас он одушевлен одним желанием – всецело отдать себя общему делу. Болховитинов был твердо убежден, что только в согласии с Добровольческой армией, под общим руководством Деникина, можно добиться победы. Старый генерал прямо говорил, что не останется ни минуты у власти, если кубанские самостийники начнут интриговать против Главнокомандующего.

Перед нами пример подлинного христианского терпения и смирения (об этом прямо свидетельствовали отец Георгий Шавельский и генерал Штейфон), умения искренне и в простоте сердца прощать; видение своего жизненного пути как ниспосланного Богом креста…

Увы, истеричная демагогия Бронштейна, Радомысльского, декреты Ленина, кровавые будни Лациса и Дзержинского рождали в пламени Гражданской войны новую Россию (скорее даже не Россию, а страну Советов), и людям, подобным Болховитинову, в ней не было места, как и не было места Христу. И недалек был тот день, когда на Красной площади рядом с Покровским собором взгромоздится языческое капище с телом нелюдя, на которое десятилетия со всех концов потянутся взглянуть ослепшие люди. Русские? Бог знает. Одно можно сказать точно: призрак Ваала переселялся из древней финикийской земли на заснеженные российские просторы…

В приведенных примерах нетрудно заметить, что все они относятся к образованной, интеллигентской России. А мужицкая Русь? В этой книге не раз уже было сказано о духовном помрачении русского народа, наступившем задолго до революции и Гражданской войны. Это правило. Были ли из него исключения? Были.

Уже в эмиграции генерал Штейфон, вспоминая о Гражданской войне, размышлял на страницах своих воспоминаний о том, как не раз и с особым вниманием присматривался он к своим солдатам, бывшим красноармейцам, стараясь отыскать в них какие-либо «красные» черты (летом девятнадцатого добровольцы брали в плен красноармейцев тысячами). И всегда Штейфон видел них в большинстве своем добродушных русских людей, из которых немало было и религиозных, с ярко выраженным внутренним протестом против большевизма. Всегда чувствовалось, что большевизм захлестнул этих облаченных в шинели крестьян только внешне и не оставил заметных следов на их духовной сущности. Думаю все же, что генерал преувеличивал, выдавал желаемое за действительное. И солдаты Самурского полка, влившиеся в ряды его Белозерского полка вчерашние красноармейцы – всего лишь светлая капля в море духовного помрачения народа. Но эти солдаты, встав в ряды Добровольческой армии, воевали храбро, и среди длинного ряда всевозможных подвигов Штейфон вспоминал об одном, особенно трогательном своей духовной красотой.

…Белозерцы отходили, отстреливаясь, впереди видны были многочисленные цепи противника. Отступали через деревню, молодой поручик Р. вдруг почувствовал резкую боль в ноге, винтовка выпала из его рук, и он свалился на траву, боль была сильная, поручик понял – перебита кость. Уйти не удастся, да и спрятаться негде, дворы рядом, но не доползешь. Захотелось умереть здесь, сейчас же, смерть не пугала, страшили неминуемые пытки со стороны красноармейцев. «Лишь бы не было среди них живодеров-матросов», – подумал офицер и закрыл глаза.

– Господин поручик, что с вами? Вставайте. Следом подходят большевики.

Офицер открыл глаза, над ним склонился пожилой, щуплый солдат – недавно взятый в плен красноармеец. Из-под расстегнутого ворота гимнастерки виднелся серебряный крестик с Распятием.

– Не могу, у меня перебита нога.

– Ах, грех какой! Я же вас не дотащу.

– Пристрели меня, все равно пропадать, да уходи скорее сам, – превозмогая боль, ответил офицер.

– Что вы, господин поручик, это невозможно, – как-то даже испуганно ответил солдат, потом огляделся, подхватил офицера и потащил в соседний двор. Навстречу выбежал хозяин. Вдвоем они внесли поручика в сарай, зарыли в сено, туда же спрятали фуражку и погоны. Крестьянин быстро зашел в дом и тут же вернулся.

– На вот, возьми, – он протянул солдату старую шапку.

И буквально тут же во двор вбежали большевики. Высокий и сутулый солдат с перекошенным и изъеденным оспой небритым лицом огляделся по сторонам, его остервенелое лицо выражало азарт охотника, искавшего добычу. Излюбленное дело красноармейцев – добивать раненых врагов на поле боя и грабить трупы.

Навстречу ему вышел с винтовкой в руках солдат-белозерец.

– А что, товарищ, никого здесь нет? – хриплым голосом спросил красноармеец.

– Да, никого, сейчас только осмотрел весь двор, бежали кадеты проклятые, – разочарованным голосом ответил белозерец, а затем, притворившись больным, лег у дверей сарая и никого не пропускал внутрь.

Выматерившись и задымив махоркой, красноармеец поплелся дальше искать жертву по другим дворам.

Как только он вышел, белозерец снял шапку, стер рукой крупные капли пота со лба и с чувством перекрестился.

Через несколько часов в деревню снова вошли добровольцы. Первыми среди них оказались бойцы роты, в которой служил поручик Р.

Его отсутствие было замечено, и солдаты желали найти своего офицера живым или мертвым.

Слава Богу, поручик был найден. Его спас солдат, который даже его и не знал.

Командовавший полком Штейфон немедленно произвел солдата в унтер-офицеры, выдал ему денежную награду, удостоил Георгиевской медали, а затем поцеловал от имени полка.

При этом солдат покраснел, как-то растерялся и сказал слабым, едва слышным голосом:

– Да я ничего такого, господин полковник, и не сделал…

При этом лицо героя, его глаза подтверждали искренность произнесенных слов.

По-видимому, он не считал, что совершенный им подвиг – подвиг действительно возвышенной православной души.

Нетрудно увидеть в этом христианском поступке явление Святой Руси – подлинной и настоящей. В мире братоубийственного безумия, в вихре бесовской свистопляски среди простых крестьян находились люди (увы, их было немного), помнившие о Боге. И неслучайно они оказались в Белой армии. И если этот солдат и подобные ему после исхода добровольцев остались в России, то, несомненно, стали ростками будущего духовного возрождения нашей страны.

Или другой пример. На Украине простые крестьяне вступали в ряды Добровольческой армии именно потому, что, на их взгляд, петлюровцы оказались теми же марксистами. Крестьяне не видели особых различий между петлюровцами и большевиками. И те, и другие – бандиты, насильники и убийцы, словом, моральные уроды, о которых крестьяне говорили: «Воны, поганы нехристи, и Бога образливо лають. Яка помиж них разница? Хиба не все одно?»

«Поганые нехристи» – меткое и верное выражение.

…Жаркий бой только-только завершен. Высокий офицер в сбитой на затылок кубанской папахе и рваной черкеске со следами еще не остывшей крови обходит строй пленных. Он спокоен, и это спокойствие кажется страшным. Офицер служит в сотне недавно, с большевиками у него свои счеты: на его глазах они перебили всю его семью. Он подошел к одному из пленных в бушлате и тельняшке.

– Ты где служил раньше? – последовал вопрос.

– Я матрос Черноморского флота.

– А ты помнишь, какой был флаг на русских