Шрифт:
Закладка:
Но ведь можно, казалось бы, сражаться за веру. Пускай не все офицеры были религиозны, но почему руководители Белого движения не объявили целью борьбы защиту христианства? Владыка Вениамин вспоминал, как однажды в вагоне один из наиболее известных белых генералов Кутепов рассказывал ему и генералу Врангелю о том, как в деникинском окружении обсуждался вопрос о целях войны. Кто-то считал необходимым выступить под лозунгом: «За Веру, Царя и Отечество». Хотели включить первую формулу, но, по словам Кутепова, генерал Деникин запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивой пропагандой, на самом деле этого в движении нет. Имел ли Главнокомандующий, сам являвшийся глубоко верующим человеком, основания для подобной позиции? Епископ Вениамин отвечает на этот вопрос утвердительно. В массе своей ни рядовые, ни высшие белые офицеры не являлись людьми церковными.
Конечно, личное благочестие и глубокая вера отдельных офицеров и генералов не меняли общей картины, которую можно характеризовать как оскудение религиозного духа во все слоях общества. В этой связи не кажется удивительным, что когда белые дошли до Орла, то предложили епископу Орловскому Серафиму (Остроумову) отслужить благодарственный молебен. Он отказался. Более того, святой Патриарх Тихон в своем послании от 8 октября запрещал духовенству встречать белых колокольным звоном и молебнами.
Увы, далеко не всегда белогвардейские войска демонстрировали хотя бы видимое смирение и благоговение перед православными святынями. В 1920 году епископ Вениамин лично отправился с чудотворным образом Божией Матери на фронт. По дороге народ во множестве встречал его везде. Владыке казалось, что воскресла старая Русь! Затем он один повез икону на фронт в отдельном вагоне. Его встречали официально-торжественно, с парадами и молебнами. Что было на душе у военных вождей, сказать сложно. Сам владыка признался, что не очень верил в ревность белогвардейцев по вере. Он вспомнил, как в Александровске при крестном ходе в штабе стояли офицеры за окном и небрежно курили, глядя на процессию с абсолютным равнодушием. Оно иной раз сменялось и хулой. Однажды епископ Вениамин отправился на Перекоп. Владыка был поражен высоким боевым духом немногочисленных белогвардейских частей, отчаянной храбростью даже самых молодых бойцов. И при этом один полковник, командир танка, совершенно спокойно рассказывал, что он был ранен уже четырнадцать раз, а завтра выйдет на сражение первым. Этот офицер сдержал свое слово: в кровопролитном сражении его танк был подбит и он с товарищем погиб. Но в тот вечер, накануне смерти, совершенно открыто, почти цинично и даже насмешливо этот человек заявил владыке, что ничуть не верит в Бога. Бывшие с ним другие офицеры нимало не смутились его заявлению, будто и они думали так же. И такие случаи, увы, были не единичны. Епископ Вениамин вспоминал, например, как, выйдя на улицу, он встретил одетых в военную форму молодых ребят. На вид им было не более 13–14 лет. Один из них с кем-то отчаянно грубо разговаривал. И потрясенный владыка услышал, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога, и Божию Матерь, и всех святых!.. Везде матерная брань висела в воздухе. Возвратившись с Перекопа, епископ Вениамин произнес свои знаменитые слова: «Наша армия героична, но она некрещеная!»
Были и более жесткие оценки религиозного равнодушия белых, о них также пишет владыка, вспоминая о беседе с одним благочестивым офицером, произнесшим:
– Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов – большевиков.
Жесткое суждение и вряд ли в полной мере справедливое. Белые в подавляющем большинстве своем не были бесенятами. Уже не один год эти люди убивали, видели страдания и кровь, теряли боевых товарищей, их сердца грубели, их души были изуродованы войной. И с матерной бранью, порой забывая о Боге, они шли на смерть, под большевистские пули и снаряды. За Россию. И пускай далеко не все белогвардейские офицеры и генералы верили в Бога и уповали на Его святую волю, пускай в Белых армиях не было массового религиозного подъема, а контрреволюционные войска не ставили перед собой цели сражаться за оскверненные святыни. Но их подвиг стал первой ступенью на пути духовного пробуждения нашей страны. Об этом в свое время замечательно сказал князь Трубецкой: «И думая о Добровольческой армии, невольно вспоминается изречение: прощаются тебе грехи твои многие за то, что ты возлюбила многое (евангельские слова, вынесенные в эпиграф. – И.Х.). Божий суд всегда предпочитает того, кто горяч, тому, кто только тепел».
И вновь вернемся к теме смерти. У святых отцов можно встретить рассуждения о том, что посмертная участь человека во многом определяется последними минутами и даже секундами его жизни. Умирать ведь тоже можно по-разному. Можно со злобой, а можно и с молитвой. На Гражданской войне это особенно важно, ведь друг с другом сражается один народ и в полном смысле слова брат идет на брата. В этой ситуации ожесточение и ненависть достигают в душе человека крайних пределов, обрекая душу на вечные мучения. И вот тяжелое ранение или плен. Ясно, что жить на земле осталось минуты. Как же умирали красные и белые?
…Холодная и бедная хата, в которой нет даже кровати. Молодой доброволец в грязной шинели с прилипшими к ней мокрыми комьями кубанской земли тяжело и хрипло дышал, все время повторяя: «Мамочка, милая, прости меня, мамочка, помолись за меня!»
Он спасал раненого товарища, и пуля прострелила его навылет, застряв в мочевом пузыре. Слова его становились все тише и тише и, наконец, смолкли. Добровольца звали Эраст Ващенко (один из тысячи безвестных героев Белого дела), он умер весной восемнадцатого под Екатеринодаром, незадолго до гибели Корнилова. Насколько он верил в Бога, как часто молился, способен ли был проявлять жалость к пленным красноармейцам? Впрочем, пленных тогда расстреливали тут же, на месте. Так же поступали и большевики, только еще предварительно мучили жертву, даже если она была и ранена. Думается, сердце этого добровольца было, как и у всех, ожесточено, наверное, расстрелы пленных и для него стали обыденностью. Но судить этого человека может только тот, кто пережил ад Гражданской войны. Ващенко,
