испытывая ужасные страдания, нашел в себе силы и мужество умереть со словами молитвы – в последние секунды земной жизни он победил в себе зверя, как и многие его соратники. Во всяком случае, в это хочется верить.

…Пленных курсантов одного за другим стали подводить к Туркулу.

– Коммунист?

– Так точно, – отвечал каждый из них с подчеркнутым равнодушием.

– Белых приходилось расстреливать?

– Приходилось, – следовал неизменный ответ.

Дроздовцы настаивали на расстреле курсантов. Их взяли в больнице, ночью они хотели переколоть раненых белогвардейцев и бежать к своим.

Туркул приказал их расстрелять – он никогда не щадил коммунистов, большинство из которых с патологической жестокостью расправлялись с белыми. (Позже на потеху Ваалу одни коммунисты будут убивать в подвалах Лубянки других – палачи, расстреливающие палачей; вспомним: льюисовский Баламут ведь тоже сожрал своего Гнусика. В их мире иначе и не бывает.)

Курсанты сбились в кучу, прижались друг к другу. Один из них выступил вперед и попросил разрешения спеть «Интернационал».

Туркул пристально посмотрел ему в глаза и подумал: «Кто он? Кто был его отец? Как успели растравить его молодую душу, что Бога, Россию – все заменил для него этот "Интернационал"».

Для тех, кто забыл или не знает, напомню слова из него: «Вставай, проклятьем заклейменный… Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой…» Думаю, это страшно – переступить порог вечности вот с такими словами, встретить Бога, отвергая Его, исполняя песню, придуманную безбожными французами. «Интернационал» станет гимном Советского Союза – государства, в котором жизнь человека не будет стоить ровным счетом ничего, где террор и убийства станут нормой жизни, неотъемлемой частью бытия, а его властители и ослепленный русский (русский ли?) народ, одержимые ненавистью к Богу и Его Церкви, станут уничтожать храмы. И только попущенное Творцом страшное испытание в виде германского нашествия отрезвит Россию, и даже слуги Ваала поймут, что победить врага под звуки «Интернационала» вряд ли возможно, и в сорок четвертом в Союзе появится новый гимн.

Но это будет нескоро, а пока некогда русские парни без креста и молитвы гибли со словами «Интернационала» под мерзкую ухмылку Ваала. Россия сходила с ума, и те, кто пытался остановить ее безумие, отчаянно сражались с красным драконом в степях Таврии и плавнях Днепра, но силы были слишком неравны.

В завершение главы хотелось бы сказать несколько слов о казаках и Православии. Именно несколько слов, поскольку религиозная мотивация казаков, сражавшихся против красных, их видение большевизма – тема отдельного исследования. Поэтому героями книги стали прежде всего русские офицеры-добровольцы, не принадлежащие к казачьему сословию. Однако нам показалось, что повествование о белых и Православии будет неполным без хотя бы краткого экскурса в историю противостояния казаков и большевиков. Нужно сказать, что в современном обществе образ этого военного сословия сильно мифологизирован, как и его роль в истории России. Как единое целое, казачество перестало существовать после Гражданской войны, когда огромное количество его представителей ушло в зарубежное рассеяние, сохранив неповторимое своеобразие быта. Поколение же казаков, родившееся в СССР, воспитывалось на фоне либо разрушенных, либо превращенных в конюшню или зернохранилище храмов. Иными словами, образ мыслей казаков, появившихся на свет и воспитанных в СССР, весьма отличается от миропонимания их предков. Думается, читателю будет небезынтересно познакомиться со взглядом – правда, беглым и неполным – казаков на своих противников.

…Полковник Федор Иванович Елисеев прожил удивительную жизнь, его судьба поистине уникальна. Кубанский казак, честно сражавшийся на кровавых полях Первой мировой войны, он в числе первых выступил на Кубани против кровавого большевизма – сражался с красными на Северном Кавказе и Маныче, дрался с ними под Воронежем, отступал с Белой армией до Сочи и разделил с родными кубанцами унижение капитуляции и плена. В 1921 году Елисеев бежал из большевистской России, с группой казаков-джигитов он объехал весь мир. Однако война снова настигла его в 1939 году на острове Суматра. Полковник Елисеев вступил во французский Иностранный легион и храбро сражался с японцами. В 1945 году, прикрывая отход батальона легионеров и спасая раненого товарища, сам дважды раненный, он попал в плен. Спустя год Елисеев был освобожден и вернулся во Францию, позже переехал в Америку, где и умер в 1987 году в возрасте 94 лет. Казалось, столько переживший и не раз смотревший смерти в глаза человек, потерявший Родину и близких, должен ожесточиться сердцем, озлобиться на весь мир. Однако с кубанским полковником этого не произошло. Елисеев жил и умер православным христианином. В своих книгах он прекрасно описал быт и мировоззрение казаков. Вот только несколько зарисовок на эту тему.

Вернувшиеся с Первой мировой войны кубанцы были приглашены Елисеевым (тогда еще подъесаулом) к нему в дом. Десятка полтора урядников, привязав под сараями своих лошадей, с полным вооружением, с винтовками в руках, снимая папахи и крестясь на иконы, вошли в дом. Подобная сцена указывает на патриархальность сознания казаков, свойственную далеко не всем офицерам-добровольцам.

Воспитанные в традиционном православном обществе, кубанцы (донцы, терцы, оренбуржцы…) имели ясные представления о добре и зле. Эти представления укладывались в простую формулу: те, кто за Бога, – на стороне добра, кто же является противником Господа – на стороне зла, и именно такое миропонимание во многом объясняет жестокое и даже зверское отношение казаков к пленным красноармейцам, особенно комиссарам. Это неудивительно: ведь те, кто разрушал храмы, уничтожал святые иконы и убивал священников, в представлении казаков не являлись людьми, следовательно, к ним нельзя испытывать чувство жалости. Это – нечисть. В своих воспоминаниях Елисеев приводит слова одной кубанской песни, с которой восставшие весной 1918 года станичники шли сражаться с большевиками:

С Богом, кубанцы, не робея,

Смело в бой – пойдем, друзья… —

Бейте, режьте – не жалея,

Басурманина-врага!

Необходимо помнить, что среди казаков (особенно уральцев и оренбуржцев) было много старообрядцев, ревностно хранивших все внешние формы традиции. В разлившихся по казачьим станицам, подобно весеннему половодью, красноармейских отрядах, расхристанные бойцы которых разрушали и оскверняли храмы, пытали и убивали священников и казаков, старообрядцы увидели воинство противников Бога, впрочем, участие старообрядцев в Гражданской войне, их взгляд на большевистскую власть – это тема отдельной книги. Отметим только, что старообрядцы приняли самое активное участие в Смуте на стороне Белого движения (например, Гундоровский отряд Донской армии целиком состоял из старообрядцев и был одним из самых доблестных в Донской армии), хотя сражались они, возможно, даже и не столько за белых, сколько за веру. Но не только староверы упорно боролись