с коммунистами. Их яростными и беспощадными противниками были казаки-старики. Они стали символом казачьего сопротивления и борьбы за веру. Тогда, в первые месяцы 1918 года, станичные атаманы оказались не в состоянии остановить революционно-разрушительную стихию. И лишь старики показали себя стойкими и бескомпромиссными хранителями вековой казачьей патриархальности и, как выразился Елисеев, казачьей обыкновенности. Именно старики и даже женщины-казачки – все поголовно единодушно и с нескрываемой злобой выступали против, как они выражались, «хрантавиков», даже проклинали их. Почему же фронтовики – такие же, в общем-то, казаки – стали объектом проклятий стариков-казаков и казачек? Дело в том, что оторванные от привычных условий быта фронтовики устали, поэтому они мечтали об окончании военной службы, что было вполне естественно и по-человечески понятно. Утомленные, не раз смотревшие смерти в лицо, фронтовики не спешили оказывать сопротивление большевизации казачьих станиц, чем и заслужили проклятия стариков, видевших – коммунисты не чтут Бога, презирая все то, что веками составляло сословную гордость казаков (например, их полковые знамена), заставляя их разоружаться, – оружие же было неотъемлемой частью жизненного уклада казака. Когда весной 1918 года в одном из арсеналов крепости станицы Кавказской собравшиеся казаки приняли решение взяться за шашки и выступить против советской власти, отказавшись сдать большевикам оружие, первыми, кто поддержал восставших, были старики. Они первыми выступили против безбожников. Приведя выше текст кубанской песни, в которой содержался призыв не испытывать жалости к басурманам, Елисеев, возглавивший восстание в станице Кавказской, пишет: «То была любимая песня казаков, идущих в поход. Оглянулся и вижу: вся передняя шеренга песенников состоит сплошь из стариков-бородачей, всегдашних главарей станичного сбора – столпов станичного самоуправления». Обратите внимание, старики впереди, готовые первыми принять на себя удар большевиков и ударить первыми по тем, кто попирает их святыни ногами. О том, что именно старики стали опорой и душой казачьего сопротивления, сообщают и красные военачальники – участники Гражданской войны. В частности, Буденный вспоминает о том, как однажды ему пришлось допрашивать пленного донского офицера, который утверждал, будто бы пошел в армию по настоянию казаков-стариков. Они были и наиболее стойкой частью Донской армии. Буденный, например, об этом пишет даже с некоторым восхищением: «Казалось, что белые не устоят, бросят оружие, сдадутся в плен. Но нет! Перед нами были казаки-старики, всегда предпочитавшие плену смерть в бою». Обратите внимание на последние слова Буденного о том, что старики никогда не сдавались в плен, предпочитая смерть в бою. Это было связано с их несомненной верой в Бога и жизнь вечную. Фронтовики же, пережившие ад Первой мировой войны, устали от постоянной опасности и страха смерти. Поэтому они и не стремились к активной борьбе с красными, надеясь договориться с ними по принципу: мы вас не трогаем, а вы нас оставьте в покое.

О религиозном понимании некоторыми казаками характера Гражданской войны свидетельствуют мемуары другого легендарного кубанца – генерала Андрея Григорьевича Шкуро. И если Федор Иванович Елисеев был в числе первых казаков, поднявших знамя борьбы с большевизмом, то Шкуро – первым. Уже весной восемнадцатого года он формирует первый на Кубани партизанский отряд, который активно сражается с коммунистами. Судьба этого человека сложилась трагично: в годы Второй мировой войны он принимал участие в борьбе с коммунистами на стороне немцев, в сорок пятом году был выдан англичанами СМЕРШу и спустя два года повешен на Лубянке.

В воспоминаниях Шкуро есть интересный эпизод, как весной восемнадцатого года, готовя восстание и скрываясь от красных, он проснулся от чьих-то устремленных на него глаз. Прямо перед ним стоял страшно оборванный, исхудавший и босой старый казак.

– Я – Георгий Победоносец! – услышал Шкуро глухой голос, – веди, молодой воин, спасай казачество. Не забывай Бога, будь милосерден к людям.

Обратите внимание: старый казак призывает молодого воина, то бишь Шкуро, спасать не Россию, а именно казачество, причем старец излагает некий алгоритм поведения казаков, призывая их не забывать Бога и быть милосердными к людям. Кажется, стоит ли принимать во внимание речи сумасшедшего? Но слова старого казака, переполненные цитатами из Святых отцов и всевозможными намеками и прибаутками, чрезвычайно отвечали настроению станичников. Бесспорно, цитаты из святоотческих творений, призыв чтить Бога и спасать казачество задевали невидимые струны патриархальной казачьей души. Правда, читая мемуары белого партизана, довольно трудно понять, насколько глубоко он сам был религиозен.

Шкуро, как и Елисеев, также пишет о героизме стариков, готовых сражаться за веру и родные станицы, причем жертвенность казаков-стариков не замыкалась только на них самих. Шкуро особенно запомнился выезд первого добровольца в его партизанский отряд. Он лично объезжал станицы и призывал казаков к борьбе с большевиками. На первый же стук в окно к нему вышел старик казак; он был в одном белье. Узнав Шкуро и его спутников, старик впустил их в хату. Навстречу гостям поднялась и хозяйка. Белый партизан сбросил бурку и произнес:

– Здравствуйте, хозяин. Я – полковник Шкуро. Начинаю войну. Давайте вашего сына! Я его знаю: он добрый казак.

– Благослови, Господи, ваше дело! Мать, иди седлай коня!

Таких добровольцев-казаков слуги Ваала не щадили. Станицы, в которых служили благодарственные молебны об избавлении от большевиков, при повторном занятии их красными сжигались дотла, причем перед этим коммунисты еще и издевались над казаками. Это, в свою очередь, порождало ответную жестокость станичников по отношению к противнику, которую не отрицали и казачьи писатели.

Например, на страницах своих мемуаров генерал Краснов следующим образом объясняет причины беспощадного отношения станичников к пленным красноармейцам. Известно, что большевики, занимая Дон, предпринимали кощунственные действия по отношению к Церкви. Так, Краснов описывает, как в занятой большевиками станице Вешенской большевики «повенчали» 90-летнего всеми уважаемого священника с кобылой. Стариков закапывали по шею в землю, заставляя их умирать голодной смертью. Иногда станичника привязывали к доскам и бросали эти доски о землю, пока не отшибали внутренности казака и тот не умирал. Было и другое: порой казаков распинали на крестах и заживо сжигали. Большевики, распинающие людей на крестах… Есть что-то метафизическое и неподвластное времени в этом способе казни, которая проходит сквозь историю страшной тенью. Складывается ощущение, будто каждый раз Ваал через своих обезумевших слуг пытается отомстить Спасителю и будто каждый раз смерть пытается одержать победу над Жизнью… Однако, как следует из мемуаров казаков, в том числе и из приведенных отрывков, религиозный характер противостояния коммунистам был присущ прежде всего казакам-старикам и старообрядцам. Фронтовики и молодые казаки, напротив, иной раз мотивировали именно верой оставление позиций и нежелание сражаться с красными. Накануне девятнадцатого года, когда германские войска уже покидали Украину и