Шрифт:
Закладка:
Я протягиваю ей желтую.
– Эта за нашу дружбу. Благодаря тебе я стал лучше как друг, как человек, как мужчина. И я буду ценить это еще долго после того, как с этого цветка опадут все лепестки.
Пайпер берет розу и опять открывает рот, чтобы что-то сказать. Я подношу палец к ее губам:
– Твои пухлые губки могут помолчать еще две минуты, пока я закончу?
Пайпер закрывает рот и прикусывает нижнюю губу. Мне приходится слегка подвигать бедрами и расположиться так, чтобы она не заметила, какое воздействие на меня производит машинальное действие, которому она не придает никакого значения.
Я протягиваю ей розовую розу.
– Мистер Ти говорит, что эта роза символизирует грацию и изящество – ты обладаешь обоими этими качествами. Но я считаю, что у нее есть и другие значения. Обещание. Возможность. Восхищение. Благодарность. Ты принесла в мою жизнь обещание, Пайпер. Несколько лет я жил ради одного-единственного человека – ради своей дочери. Но когда я с тобой, то будь я проклят, если я не вижу возможность другого будущего – и за это я тебе благодарен. – Я пожимаю плечами: – Ну и еще я помню, что на День святого Валентина ребята в школе дарили розовые розы девочкам, которые им втайне нравились. До сих пор я еще ни разу этого не делал.
Пайпер вздыхает. Не могу сказать, от счастья или от грусти. Надеюсь, что от первого.
– Мейсон…
– Подожди, – останавливаю я ее, поднимая вверх ладонь, – у меня осталась еще одна.
Я протягиваю ей оранжевую розу.
– Страсть, – произношу я и делаю длинную паузу. Я указываю пальцем на нас: – Ты не можешь отрицать, что между нами есть страсть. И я почти уверен, что ты даже не станешь отрицать, что почувствовала ее еще в самый первый день, когда мы только встретились в аэропорту. Разве я не прав?
Пайпер приподнимает одну бровь:
– А что, мне уже можно говорить?
Ее дерзкий саркастичный голос вызывает дрожь в моем теле. Я смеюсь:
– Да, пожалуйста.
– Спасибо за цветы.
Она собирает их в букет и не спеша вдыхает аромат каждого цветка.
– Жаль, что у него не было черных. Я знаю, что это твои любимые.
Пайпер машинально проводит пальцем по татуировке за ухом.
– Почему ты так решил? – Между бровями у нее появляется морщинка.
– Вообще-то на тебе это в буквальном смысле написано. – Я киваю на ее шею, потом беру ее за запястье и глажу браслет.
Через минуту она отдергивает руку:
– Нет, они не мои любимые.
– Тогда почему у тебя на теле именно они?
Я понимаю, что давлю на нее. Она, может быть, еще не готова рассказать мне об этом – может быть, она никогда не будет готова.
– Наверное, в качестве напоминания. – Она теребит пальцами амулет в виде розы и кожаные полоски браслета.
– В качестве напоминания о чем? – спрашиваю я.
Пайпер стоит прямо передо мной, но ее взгляд так далеко, как еще никогда не был. На ее лице проявляется страдание. Когда она отвечает, ее голос звучит резко, предупреждая, что я переступил черту:
– В качестве напоминания о том, что я их не люблю. Это что, испанская инквизиция?
Я пытаюсь рассмеяться и разрядить обстановку:
– Ты сложная женщина, мисс Митчелл. Тебе ведь это известно, правда?
Пайпер пожимает плечами, отворачивается и смотрит на ночное небо, освещаемое мерцающими огнями близлежащих зданий.
Я снова ставлю руки по обеим сторонам от нее.
– Знаешь, мистер Ти, кажется, большой специалист по розам. Он сказал, что у всех роз есть какое-то значение. Может быть, тебе просто нужно найти для своей розы другой смысл?
Я отвожу ее волосы в сторону и мягко провожу большим пальцем по татуировке.
– Может, когда-нибудь ты почувствуешь себя настолько уверенно, что расскажешь мне об этом.
– Нет никакого «когда-нибудь», Мейсон. Я пробуду здесь еще два месяца.
– Тогда мне надо спешить, – говорю я.
Она вытягивают шею, в ее глазах я читаю вопрос.
– Если у меня всего два месяца на то, чтобы убедить тебя вернуться сюда, то мне лучше поспешить.
В ее взгляде смешиваются насколько разных чувств. Сомнение. Грусть… Сожаление?
– Я не останусь в Нью-Йорке.
– А вдруг ты в меня влюбишься? Тогда ты останешься в Нью-Йорке?
Пайпер качает головой:
– Этого ни за что не произойдет.
– Почему? Тебе не нравится, как я выгляжу? Если ты считаешь меня противным, то так и скажи, – шучу я.
Она слегка фыркает носом от смеха, и это подстегивает меня продолжать.
Я поднимаю руку и нюхаю свою подмышку:
– Я что, плохо пахну?
Она тихонько хихикает:
– Только в зале.
– Уверен, что это не из-за того, как я целуюсь, – заявляю я. – Я понимаю, что ты в этом еще не убедилась, но я чертовски хорошо целуюсь.
– Это тебе кто сказал? Твоя левая рука?
Теперь она громко смеется над собственной шуткой. Ее мелодичный смех настолько заразителен, что я не могу не рассмеяться вместе с ней.
Я разворачиваю ее лицом к себе и нахожу в ее глазах отражение своих чувств: неспособность решить, чего я хочу больше – продолжать смотреть в глубину ее глаз или переместить взгляд на ее манящие губы. Я борюсь с собой, осознавая, что это идеальный миг для поцелуя, но в то же время опасаясь, что это может ее отпугнуть.
Через мгновение она становится мрачной.
– Я ни в кого не влюблюсь, Мейсон.
– Ты правда считаешь, что можешь это контролировать, Пайпер? Можешь контролировать свои чувства? Можешь решать, к кому их испытывать?
– Любовь – это фарс, – произносит она, глядя на розы. – Люди на этом зарабатывают.
Она приподнимает цветы, создавая из них преграду между нами.
– Вот яркий тому пример. Флористы, производители открыток, продавцы шоколада, ювелиры – все зарабатывают на идее, что существует какое-то всеобъемлющее чувство, способное покорить что угодно. Все это фигня. Это просто бизнес. И если ты на это ведешься, то ты просто трепло, Мейсон.
Я хочу возразить ей, хочу сказать, что миллионы людей не могут быть одурачены коммерцией. Но я этого не делаю. То, что с ней произошло, сломило ее настолько, что я даже не уверен, что это еще можно исправить. Особенно за два коротких месяца. Такому человеку, как Пайпер, нельзя объяснить, что такое любовь, – ей это можно только показать. Я лишь боюсь, что у меня остается слишком мало времени.
– Ладно, сдаюсь и признаю, что я трепло.
Я беру ее за свободную руку:
– Итак, Пайпер Митчелл, согласна ли ты проводить
