нехорошее, Исабель. Что-то очень плохое и надеялся, что я его поддержу. К счастью, его отвлекли – до Лозы добралась компания, которую он пригласил от моего имени. Кто-то, кого он встретил в городе по дороге в Лозу. Я даже не знал, что мой день рождения превратится… вот в такое. Приехали экипажи, было шумно, суетно, бестолково, у меня раскалывалась голова и я плохо что соображал. Единственное, на что меня хватило – велеть Азарии спрятаться. Я велел ей сидеть тихо-тихо, запереться на ключ изнутри и не открывать никому, кроме меня. Не зажигать свечу, не подходить к окну. Я сказал, что выведу ее, когда смогу. Я хотел прогнать ее сразу, но Марсель крутился у ворот, пара экипажей никак не могла разъехаться, у меня просто не было места для всех лошадей, надо было послать записку и пару монет в Малую Долину, чтобы кучера могли разместиться там…

Я не знаю, что случилось. Кто-то из гостей уронил свечу, что-то бросил близко к камину, сделал какую-то глупость. Я не знаю. Я знаю, что начался пожар. И мы, пьяные, растерянные, выбежали наружу. Крыло пылало, мы не знали, что делать. Кто-то побежал в Малую Долину, за помощью. Не знаю, за какой. Не знаю.

Мы стояли и смотрели, я считал гостей и слуг, что выбежали все. Все время путался, не мог вспомнить, сколько именно незнакомых мне людей приехало в Лозу. А потом услышал крик. Я совсем забыл об Азарии, Исабель. А она послушно сидела в комнате. Я не понимаю, она не слышала шум? Не чувствовала дым?

Винсент обхватил голову руками.

– Я трус, Исабель. Я трус. Я не хотел умирать за чужую глупость. Я не хотел умирать, мне было страшно. Этот пожар, жар, треск лопающихся стекол, стон Лозы, стон дерева… Я потерял драгоценное время. А потом пришло омерзение. Омерзение к себе, омерзение к тем, кто стоял рядом со мной, слышал крики, смотрел в окно, где била кулаками по стеклу Азария. Я сказал себе, что я трус и что я должен пойти за Азарией. Но я не знаю, сделал бы я шаг или нет. Меня опередил Селис. Может, он услышал про пожар и прибежал так быстро. Может, узнал, что Азария в Лозе и уже шел сюда, когда начался пожар. Он не колебался ни секунды. Он просто побежал внутрь. К ней. Никто, никто никогда не побежал бы так за мной, Исабель. Никто. Разве что мама, но я бы не желал ей такого.

Я сделал последнее, последнее и жалкое, что только мог. Я стал молиться богам. Я молился так, как никогда. Наверное, они все-таки услышали меня, потому что пошел дождь. Пошел дождь и Селис вышел с Азарией на руках. А я и еще пять слуг, наконец, сообразили, что надо делать. Мы вбежали в дом и начали срывать портьеры, сбивать ими остатки огня, пытаться потушить то, что еще горело… Глупость полная. Ничего бы мы не потушили и не спасли, если бы не этот дождь.

Винсент медленно выдохнул.

– Остальное ты, думаю, знаешь. Он проклял меня. Он знал, что Азария пришла в Лозу ради меня и проклял меня именем богов, от всей силы своей ненависти, от всей силы любви, от всей души. Он пожелал, чтобы я испытал то, что Азария. Чтобы я всегда был одинок, чтобы я горел, чтобы я не мог никуда убежать. Боги вот так причудливо исполнили его проклятье. Азария думала обо мне даже умирая. Она попросила свою мать помочь мне – не знаю, кем уж она была, эта скромная, пекущая восхитительный хлеб женщина, чья кровь в ней текла, чьи знания и способности… Она дала силу тем пятерым, что не оставили меня и тушили огонь вместе со мной, и их кровным близким родным проходить в Лозу. И сказала… сказала, что я могу найти, как снять проклятье. Но путь этот будет долог. Азария взяла с Селиса слово, что никто из освященников не узнает о проклятии. Она боялась, что они решат, что теперь меня, как порождение дьевона, надо будет уничтожить. Это уже потом приехал дядюшка, сделал щедрое пожертвование в храм, пообщался с освященником и тот придумал про то, что я пострадал в пожаре, сошел с ума, придумал проповедь. Но сначала именно Азария попросила за меня. Даже умирая, она думала обо мне. А я… я трус.

Винсент замолчал. Исабель почувствовала, что ее ноги слабеют и опустилась на пол. Сердце ее стучало как молот.

– Как ты справился? Как ты не сошел с ума? – спросила она, даже не пытаясь больше представить себе ни пожар, ни девушку в нем, ни виконта. Слишком страшной казалась теперь эта картинка.

Винсент криво усмехнулся.

– Почти сошел. Выл как животное, когда понял, что действительно не могу выйти из Лозы. Что обречен видеть рядом с собой пять лиц – и то, если они не сбегут от меня. Знаешь, из всех гостей только Марсель решился вернуться на утро к Лозе. Его как падальщика всегда притягивала трагедия. Он хотел узнать, не уцелели ли какие-то вещи. Хорошо, что Поль увидел его прежде, чем Марсель попытался пройти через ворота и понял, что не может этого сделать. Поль сказал, что сгорело все крыло, что я пострадал и что сейчас никогда не могу принять. И Марсель тут же понес эту весть в Малые Топи. Ну а там уже и освященник, с подачи дядюшки, подхватил эту историю. А пока ждали из города экипажи, пока уезжали из деревни, пока охали, ахали и обсуждали, я пил. Пил, орал, смеялся, грозил кулаком небесам и бился об ограду Лозы. Но, наверное, жить на тот момент я хотел все-таки больше. И пятеро, оставшиеся рядом со мной, помогли мне в этом. Особенно твой дедушка, Исабель. Марел. Единственная ниточка, которая связывала меня с моим прошлым еще в Больших Ключах.

– Как снять проклятье, Винсент? – облизнув пересохшие губы спросила Исабель, когда виконт замолчал. – Что сказала мама Азарии, что нужно сделать? Ты можешь… можешь жить нормально? Как раньше?

Винсент горько рассмеялся.

– Как раньше я не буду жить уже никогда. И не хочу. Оглядываясь назад я вижу слабака и труса, которому не хватило смелости и ума уважать себя. Уважать то, что было ему дорого. Который предпочел сломаться, сдаться. А освободить меня, Исабель, может только смерть.

– Но ты не можешь умереть, – растерянно ответила Исабель.

– До недавнего времени я тоже так думал. Но, оказывается, могу. Если, конечно, у