Лёве стало по-предобморочному плохо: господи, и к ней… Она отбирала у него даже это, даже их последнюю ночь, подарившую Лёве мнимое ощущение собственной исключительности.

Стараясь говорить ровно, он выдавил из себя вопрос:

- И что он сказал?

- «Я тебя люблю. Не верь ничему, что про меня скажут».

«Вот мудак, – зло подумал Лёва уже про Шеву. – Ты что, сука, на все случаи перестраховался?»

Он чуть не рассмеялся от абсурдности ситуации: значит, если он сейчас расскажет ей, что было между ними, она, как он и попросил, не поверит?

- Теперь мне кажется, что это было похоже на прощание, – вздохнула Катя. – Но тогда я ничего не поняла.

Лёва хотел бы обвинить её в непроницательности, да не мог. Ему Шева сказал: «Я завтра умру», а он что? Пропустил мимо ушей.

Катя спрыгнула с дерева и оказалась рядом с Лёвой, плечом к плечу. Боковым зрением он видел, как она смотрит на него – долго, будто бы изучает.

- Как это было? – спросила она. – Когда ты узнал.

- Худший день в моей жизни, - просто ответил Лёва.

- А в моей… я не знаю.

Лёва усмехнулся: конечно, он был для неё просто «парень», бойфрендом на один месяц. А для Лёвы он был самой большой любовью. День начинался и заканчивался с мыслей о нём – каждый день, много лет. Он уже даже не помнит, сколько точно.

- Он очень много для меня значил, - коротко сказал Лёва.

Ему хотелось дать ей понять, насколько всё, что было между ним и Юрой, намного больше и важнее того, что было у них, но не мог найти нужных слов, чтобы об этом говорить. Все слова были громкими. Все настоящие слова его выдавали – выдавали, какой он на самом деле.

- А для меня, думаешь, нет? – с обидой спросила Катя.

Он пожал плечами. То есть, конечно, он так думал, но спорить не было сил.

- Думаешь, я такая веселая дурочка и ничего меня не волнует?

Об этом он тоже думал.

- Мне просто не привыкать, – она шмыгнула носом. – Считаешь, меня можно напугать смертью? Вокруг меня все умирают. Бабушка, мама, отец меня бросил, но потом я узнала, что он тоже умер. У брата образ жизни, при котором долго не живут. Я знаю, что его могут убить в любой момент, и тогда я останусь совсем одна. Я всегда готова к смерти.

- Но ты боишься ВИЧ, - сказал Лёва.

Сказал и тут же почувствовал, что зря он это. Всё-таки она с ним так откровенна…

Но Катя не заметила его злой иронии:

- Да, потому что это про меня. Про мою смерть. Я всю жизнь старалась быть не как они. Вся моя семья – бандиты, наркоманы и алкаши, а я – нет. Я живу среди этого, потому что у меня нет выбора, где мне жить, но у меня есть выбор – как, и я его сделала. И я, как дура, наивно полагала, что этот выбор меня от чего-то спасёт.

- Ну, так или иначе, ты всё равно связалась с наркоманом, - заметил Лёва. – Поэтому спорно насчёт выбора.

Он понимал, что никак не помогает ей этими едкими комментариями, но в тот момент злость на Катю оказалась сильнее здравого смысла и человеческого сочувствия.

- Потому что он не урод, - гнусаво оправдывалась она. – Потому что он был не такой, как они. И ты не такой, но всё равно наркоман. А я стою и разговариваю здесь с тобой, хотя должна была уже понять… Меня, наверное, ничему жизнь не учит. Я же говорю, что тупая.

Лёва, вздохнув, и, проникшись лёгкой жалостью к ней, всё-таки сказал:

- Я не наркоман.

- Да-да-да, вы все так…

- Правда, - перебил он её. – Я не колюсь. Я тебе соврал.

- А зачем тогда ты?..

Он отвёл взгляд. Секунду другую в нём шла короткая перепалка с самим собой:

«Да что она тебе сделает, если ты признаешься? Она даже ничего не сказала насчёт Якова»

«Всё равно я не могу»

«Можешь, это не опасно»

«Опасно»

«Ты боишься получить в глаз от девчонки или что?»

Тогда Лёва понял, что он не боится получить от неё в глаз. Он даже уверен, что не получит. Просто сказать кому-то: «Я гей» – это… Ну… Это всё. Потом не отмоешься. Клеймо на всю жизнь. И он не хотел на себе его ставить.

- У меня было переливание крови, – быстро сказал Лёва, лихорадочно вспоминая «потенциально опасные ситуации» из той вичовой анкеты.

- Господи, из-за чего? – с сочувствием спросила Катя.

А Лёва не знал, из-за чего бывает переливание крови. Так далеко его познания в биологии и анатомии не заходили.

- Да так… – с наигранным драматизмом ответил он. И, напуская на себе ещё больше холодной загадочности, добавил: – Не хочу об этом говорить.

- Ладно, – кивнула Катя, убирая прядь волос за ухо. – Извини. Но, знаешь, в любом случае «переливание крови» звучит гораздо нормальней, чем «я колюсь», так что не стоит этого так стесняться.

- Учту, - буркнул Лёва, пристыженно глядя в землю.

Ему показалось, что она его раскусила, что за её словами про «переливание крови» звучала настоящая причина, и они оба её знали. Зря она, наверное, так о себе – «Я тупая». В этом она была не права.

Катя оказалась не беременна.

Это, наверное, хорошо. Он так и сказал Кате, нервно кусая губы: «Хорошо. Супер. Отлично». Но была внутри неясная, затаенная надежда на другой исход – он ощущал эту надежду с первых дней общения с девушкой. Только теперь, когда отсутствие беременности было окончательно установлено, Лёва смог себе объяснить, в чём дело: он хотел, чтобы этот ребёнок был, потому что от этого и Шева как будто бы был. На дополнительных уроках по биологии, куда он теперь ходил вместе с Власовским, рассказывали, что ребёнку достаётся 50% от ДНК каждого из родителей. Значит, если бы у Кати кто-то родился, этот кто-то был бы на 50% Юрой. Конечно, на оставшиеся 50 – Катей, но с её частью Лёва готов был примириться. Случись такое, он бы, наверное, даже