Шрифт:
Закладка:
В какой-то момент на волне страсти с Юрой начало происходить неладное: он закрыл глаза, как будто уснул, по-мертвецки побледнел, становясь синюшного цвета, а горячая кожа под ладонями вдруг обожгла Льва холодом. Во время секса меньше всего хочется, чтобы твой партнёр неожиданно превратился в труп, но и без того дерьмовая ситуация усугубилась: Лёва обнаружил, что всё происходит в гробу. Гроб открыт и находится в каменном склепе, хотя начиналось всё в Юриной комнате. Лёва поднялся (почему-то одетый), поглядел по сторонам и понял, что выхода из склепа нет. Пустое пространство с голыми стенами, труп и он – и это эротический сон называется?
Проснулся он скорее раздраженный, чем напуганный. Нет, правда, что за дурацкий сюжетный поворот? Впервые за неделю приснилось что-то нормальное, а обернулось тем, что он трахнул труп, отлично просто, вот уж спасибо.
В школе, делая над собой усилие, чтобы не заснуть на географии, он поинтересовался у Власовского:
- Если мне снится секс с Шевой, а Шева умер, это значит, что я некрофил?
Яков устало вздохнул:
- Ты что, идиот?
Лёва цокнул:
- Я просто пошутил.
- Странная шутка.
- Пытаюсь разрядить атмосферу. Скучновато тут у вас.
- У нас тут контрольная.
- А. Понятно.
Под конец урока Яков, закончив с рисованием контурной карты (для Лёвы), вдруг сказал:
- Хорошо, что ты начал об этом шутить. Пусть и по-дурацки.
Лёва пожал плечами: нормально он пошутил, разве нет?
И всё-таки он не чувствовал себя окончательно оправившимся. Он устал от своих снов. Если бы он мог что-нибудь сказать Шеве сейчас, зная, что тот его услышит, он бы сказал: «Пожалуйста, прекрати мне сниться, я никуда с тобой не пойду». Сказал бы, давясь стыдом за эти слова, но что поделать? Похоже, ему действительно хочется жить дальше, даже если дальше – это жизнь без него. Он не хочет идти с ним в солнечный день по Невскому, не хочет в гроб, не хочет в склеп, не хочет положительный анализ на ВИЧ. Он готов отпустить Юру, но когда Юра-то его отпустит?
И дурацкие стишки. Они продолжают складываться в его голове, особенно по ночам. В такие моменты он, просыпаясь, пытается их записать, но это сложно: строчки ускользают из сознания, одна за другой, обрывки фраз перестают складываться в осмысленный текст и всё пропадает.
Только однажды он смог поймать их, как птицу за хвост, и быстро-быстро записал на заранее подготовленный лист бумаги, без запятых и точек:
Тебя нету
Я уставший
Меня душит несвобода
Почему так много крови
Неоправданных потерь
Я люблю тебя
Но поздно
Каждый раз ты умираешь
У небес какой-то праздник
День
Распахнутых
Дверей
Перечитав, Лёва подумал: «Что за бред, какой ещё крови?», откинулся на подушку и снова провалился в сон.
Утром проснулся от ощущения, что кто-то над ним стоит. Открыл глаза, а это Пелагея: замерла над кроватью и, бесшумно открывая рот, читает по слогам с того самого листка, который Лёва легкомысленно бросил рядом с собой.
Подскочив, он резко вырвал из её рук стихотворение.
- Ты ахренела?! – прикрикнул Лёва.
Пелагея замигала большими глазами, глядя снизу-вверх. Он знал этот приём: специально так делает, чтобы вызвать искусственные слёзы.
- Вот не надо, - зло сказал Лёва. – Сама виновата, нельзя трогать мои вещи.
- Это же просто бумажка, - с наигранной плаксивостью пропищала сестра.
- Моя бумажка, - подчеркнул Лёва.
Сунув её между тетрадей, как и предыдущее стихотворение, он глянул на часы («Чёрт, уже восемь») и начал запоздало собираться в школу: смахнул в большой отдел рюкзака все учебники, что лежали на столе (наверняка что-нибудь совпадет с расписанием). Пелагея, наблюдая за его действиями, сказала: - Красиво.
- Что красиво? – не понял Лёва.
- Стихотворение красивое, - пояснила сестра. – Ты что, поэт?
Лёва отреагировал, как на оскорбление:
- Нет, конечно, че за бред ты спрашиваешь?
Подумал: если бы она спросила: «Ты что, гей?», он бы ответил то же самое.
- Но стихи пишут поэты.
- Не обязательно.
- Обязательно.
- Мама готовит еду, но она же не повар.
- Хм, – Пелагея задумалась. – Логично…
Довольный тем, как у него получилось откреститься от клейма поэта, Лёва напоследок заскочил на кухню, взял со стола гренку, отпил от стакана с чаем, поблагодарил маму за завтрак и выскочил в парадную, доедая уже на ходу. Мама спросила в след, куда он так бежит («Ещё час до начала уроков!»), Лёва, отмахнувшись, сослался на важное дело.
«Важным делом» был разговор с Власовским. Накануне Яков позвонил ему и заговорщицким тоном попросил встретиться пораньше. Сказал:
- Разговор не для чужих ушей.
- Может, после уроков? – попросил Лёва, представляя, как не охота будет вставать на час раньше.
- После уроков у меня органическая химия.
- Боже мой, надеюсь, это не больно, - вздохнул Лёва. – Ладно, завтра в восемь-тридцать у кинотеатра.
Власовский ждал, прислонившись к колонне старого здания – глядя на него, Лёва невольно вспомнил день, когда шёл сюда к Юре: он стоял на этом же месте рядом с Катей. Прогоняя колкое воспоминание, Лёва ускорил шаг и поднялся на пролёт, к Якову. Тот, глянув на наручные часы, заметил: - Ты опоздал.
- На минуту.
- На три.
Пока Лёва изображал на лице скептическую мину, Власовский придвинулся ближе, нарушая приемлемое дружеское расстояние между ними, и очень серьёзно сказал:
- Давай сразу к делу. Я думаю, мы идеальная пара.
Лёва оторопел от такого поворота событий. Вгляделся в лицо Якова, чтобы понять: он смеется или что? Власовский смотрел строго и сосредоточенно.
Сдерживая смешок, Лёва спросил:
- С чего ты взял?
- Математически рассчитал.
- Что? – Лёва опять не понял, шутит он или всерьёз. – Ты предлагаешь мне встречаться?
- Я предлагаю тебе встречаться.
- У меня ещё не пришли анализы на ВИЧ, ты же помнишь? – фыркнул Лёва.
Яков закатил
