Шрифт:
Закладка:
Несколько мгновений в ее душе шла упорная борьба — борьба с самой собой. В конце концов ей удалось справиться с той Ратти, что скрывалась где-то там, внутри, запугать ее, заставить наконец замолчать. Шрипат показался ей вдруг какой-то редкостно дорогой вещью, которая была ей необходима и которую стоит только поднять с земли, чтобы…
Прощаясь, Шрипат поцеловал Ратти, и она ответила ему.
Проводив Шрипата, Ратти некоторое время стояла неподвижно, глядя прямо перед собой. Потом торжествующе усмехнулась. Даже в ее жалкой хижине другие люди могли, оказывается, найти что-то себе на потребу. Найти и взять…
Когда Шрипат, провожая ее вечером на машине, свернул, не говоря ни слова, к своему дому, Ратти испытала чувство радостного изумления. Дом Шрипата… Ей показалось, что до сих пор она жила где-то в глуши, далеко от людей, и вот только теперь Шрипат везет ее, спасая от тоскливого одиночества, навстречу шумному блеску большого города.
С жадным любопытством всматривалась она в очертания видневшегося за воротами дома. Как и во всех домах, где люди живут зимой и летом, здесь были прочные, массивные двери. Много дверей… Двери походили на лица, скрытые за ними комнаты — на человеческие тела, и все это огромное строение представлялось ей толпой, состоящей из многих воедино слившихся тел, совершенно одинаковых на первый взгляд и в то же время совершенно различных.
Шрипат, открыв парадный вход, обнял ее за плечи:
— Идем, Ратти!
Голос его дрожал от нетерпения.
Ратти прошла в гостиную, села, обвела комнату внимательным, ищущим взглядом, словно пытаясь уловить неслышную музыку, единственную и неповторимую мелодию этой комнаты. Ковры на полу; мягкие диваны, подушки… Много фотографий на стенах — вся личная жизнь Шрипата в разные периоды; смеющиеся рожицы детишек; большой портрет Уны…
Шрипат, приподняв тяжелую портьеру, скрылся в соседней комнате. Ратти показалось, что с портрета Уны на нее глядит безмолвным взглядом душа этого дома. Она пыталась представить себе, как Шрипат каждый вечер, в сумерках, возвращается домой… Проходит в комнату Уны… О чем-то разговаривает с ней…
Шрипат сказал из-за портьеры:
— Ратти! Если чего-нибудь хочется, возьми в холодильнике, слышишь?
Ратти встала, подошла к холодильнику, осторожно приоткрыла дверцу. Самый обыкновенный холодильник — такой же, как у нее дома, но стоит только заглянуть внутрь! Несбыточная мечта одинокой женщины!.. Аккуратно разложенные по полочкам фрукты, свежее масло, сыр, яйца — налаженное хозяйство, ничего не скажешь! Закрывая так же осторожно дверцу, тихо усмехнулась про себя:
— Это все территория Уны, милая моя Ратти!
И внезапно насторожилась: в доме — тишина, нигде ни звука не слышно. В чем дело? Заглянула в соседнюю комнату.
— Шрипат, а разве Уны нет дома?
Шрипат подошел к ней, улыбнулся всепонимающей улыбкой давно женатого человека:
— Ты действительно страдаешь из-за того, что не можешь сегодня встретиться с Уной?
— А как же? Все супруги моих друзей на меня зуб имеют — злобствуют за то, что я иногда в их владениях поохотиться люблю. Не могу же я Уну твою такого счастья лишить!
Гулкий хохот Шрипата разнесся по всему дому. Ратти почудилось, будто этот оглушительный смех, ударившись о висящий в гостиной портрет Уны, отскочил от него, словно мяч, прямо ей в грудь.
Резко оборвав смех, Шрипат сел, закурил сигарету. Глубоко затянулся, выпустил клуб дыма. Подняв голову, посмотрел на Ратти. В течение одной, невероятно долгой минуты с пылающим, как в лихорадке, лицом он глядел на нее не отрываясь.
— Иди ко мне, Ратти! Ну, пойди сюда…
Ратти взглянула на Шрипата и почувствовала, что перед этой парой горящих глаз она в большом долгу.
Шрипат сбросил пиджак. Галстук. Рубашку. Ратти только смотрела на него. Ей показалось вдруг, будто все это происходит сейчас не с ней, а с кем-то посторонним, где-то рядом…
— Ратти!
Две кровати — одна подле другой. Простертые к ней жадные руки Шрипата.
— Иди же скорей!..
Ратти — все так же, не двигаясь, — внимательно разглядывала Шрипата. Она словно узнавала его теперь с какой-то новой, доселе неведомой ей стороны. Медленно подошла к кровати, накинула на плечи Шрипата простыню.
— Очень тебе благодарна, Шрипат, только эта комната для вас двоих, а не для нас с тобой.
Шрипат резким жестом привлек ее к себе:
— Ратти!
Перехватив упрямо тянувшиеся к ней руки Шрипата, Ратти отвела их в сторону. С острой, пронзительной тоской тихо спросила:
— Ты понимаешь, что ты сейчас сам все растоптал, Шрипат?
Шрипат, уже совсем не владея собой, снова попытался обнять ее.
Ратти холодно высвободилась из его объятий, встала. Помолчав немного, сказала каким-то деревянно-безжизненным голосом:
— По-твоему, значит, мы должны любить друг друга именно в комнате Уны и на ее постели… Хорошо ты это придумал!
Дотронулась до руки Шрипата.
— Тот Шрипат, которого я хотела узнать, который был мне нужен, мог находиться где угодно, только не здесь. Не в этой комнате.
Вырвавшийся из груди Шрипата прерывистый вздох обжег Ратти шею. Его взгляд — недоумевающий, рассерженный, как у поверженного на землю жертвенного быка, — крутым кипятком ошпарил ей лицо, грудь, плечи.
— Так зачем же ты сама в тот вечер все время подзадоривала меня? Ты!.. Ты!.. Бессердечная, жестокая женщина!
Лицо Ратти осталось спокойным — ни тени раздражения, ни облачка гнева.
— Нам с тобой, Шрипат, нечего друг у друга красть и скрывать друг от друга тоже нечего. Я просто говорила, что думала.
Но сдержаться до конца Ратти все-таки не смогла. Голос ее зазвучал пронзительной, как от глубокой раны, болью, будто она хотела вернуть теперь Шрипату всю свою любовь и нежность:
— Знаешь, Шрипат, если бы ты не привел меня в эту комнату, мы бы сейчас уже, наверно, ну, согрешили, что ли, с тобой… Я бы по крайней мере не устояла, честное слово! Но ведь это — твой дом, Шрипат! Твой дом, пойми!..
Яростная ненависть и жгучее презрение смотрели на нее из глазниц Шрипата. Эти глаза, казалось, были готовы растерзать Ратти. Они внушали страх, заставляли съеживаться в ожидании удара.
Отодвинув портьеру, Ратти вернулась в гостиную. Села. Тусклым, опустошенным взглядом обвела комнату. Усталым жестом проигравшего сложила на коленях руки.
…Нет, видно, тебе счастья, Ратти. Нет и не будет. Ты — тот скрытый пласт навеки застывшей, сгустившейся тьмы, куда никогда не проникнет ни один луч света. Если бы было иначе, разве мог бы Шрипат превратить твою