— Вину очень вас… Вы очень ему дороги.

— Когда я встречаюсь с Вину, у меня на душе бывает очень радостно и иногда, в то же самое время — очень-очень тоскливо.

Субраманьям оживился, будто отыскал наконец тропинку, по которой ему предстояло двигаться дальше.

— Я, пожалуй, понимаю, что вы хотите сказать. Мы с ним — ну, конечно, разница в возрасте между нами очень большая, но все-таки, когда бы мы ни встретились, всегда как друзья и говорим обо всем… Это одно из достоинств Вину — с ним можно говорить. Так вот…

Ратти попыталась на мгновение оторвать свой мысленный взор от Вину и внимательно, словно измеряя дистанцию между ним и собой, взглянула на сидящего перед ней Суббу[21]. Лицо ее сделалось серьезным:

— Мне всегда казалось, что от шуток Вину веет дымом погребального костра. Болтает, шутит, смеется, а ты все-таки чувствуешь в этой болтовне что-то тревожное, мрачное… Взглянешь на него — и видишь на лице такое смятение, будто он заехал на черной повозке[22] туда, откуда никому возврата нет… И значит, надо все бросать, бежать в первый попавшийся бар. А там уж, стоит ему только глоток сделать, начинается: мол, сама видишь, милая моя девушка, нам сейчас быть вместе никак нельзя, хоть я и очень тебя люблю. Вот погоди, помрем мы с тобой, станет нам посвободней, тогда и встретимся. Ты еще мне эту дрянь допить поможешь…

Голос Ратти пресекся. Субраманьям исподлобья взглянул на нее и по ее лицу понял, что мысль о смертном часе овладела Ратти целиком и увела ее куда-то очень далеко. Чтобы как-то вернуть ее, тихо спросил:

— Извините. Быть может, закажем что-нибудь поесть?

Ратти вздрогнула при звуке его голоса. В глазах Субраманьяма она, как в зеркале, увидела выражение своих глаз. Свою тревогу, свои сомнения, смертный страх…

— Я сама знаю, Субба, что не нужно об этом думать, а не могу… Путаюсь в этих мыслях, и тяжело мне очень. Больше всего, может быть, от сознания, что когда умру — умру вся, целиком. И — навсегда. Навечно.

Субраманьям решился наконец преодолеть свое смущение и заговорил о главном:

— Вы, вероятно, знаете… Несколько времени тому назад вам было сделано одно небольшое предложение — жить вместе. Могу ли я сейчас повторить его?

Уголок зеленой лужайки, видневшийся из окна, вдруг закачался, затрепетал перед глазами Ратти. Она посмотрела на Суббу. Глаза ее увлажнились. Дрогнувшим голосом сказала:

— Буду очень рада выслушать вас.

Субраманьям насторожился.

— Но ведь Вину еще раньше должен был поговорить с вами. От моего имени. Он что, не говорил?

Голос Ратти сразу сделался скучным и вялым.

— Говорил, Субба, говорил…

Субраманьям, затаив дыхание, ждал, что она скажет дальше, но Ратти молчала. Тогда он негромко спросил:

— А вам не хотелось бы узнать побольше о… о том, кто делает это предложение?

Ратти показалось, что она каждую морщинку на лице Суббы может читать так же легко и свободно, как линии собственной ладони. Решительно покачала головой:

— К чему, Субба? Я ведь не смогу отобрать себе то, что мне понравится в нем, или отложить в сторону то, что мне придется не по душе. Правда?

Субраманьям, однако, все с той же серьезностью продолжал настаивать:

— Не в этом дело. Понимаете, сегодня, едва только вы вошли сюда, я сразу же почувствовал, что я не тот человек, которого вы ждали. Не тот и даже быть им не могу.

Ратти бросила на него отчаянный, сердито-смущенный взгляд:

— Не надо так говорить! Зачем?

— Я говорю правду. Я прекрасно понимаю: все, что у меня есть, все, чем я обладаю, не стоит вашего внимания. Но…

Ратти рассмеялась — сухим, неискренним смехом:

— Но — что, Субба? Уж договаривайте, что хотели сказать. Ну скажите, прошу вас, — просто чтобы подбодрить бедную старую женщину!

— Только одно: куда бы ни ступила ваша нога, земля, которой вы коснетесь, станет для меня святыней.

Ратти, словно отодвинув с дороги какой-то мешавший ей барьер, решила кончить этот разговор раз и навсегда:

— Простите, Субба, но для меня расстояние между «хотеть» и «иметь» давно уже стало таким огромным, что преодолеть его просто не хватает ни сил, ни мужества.

— Этого не может быть! Несколько минут назад я смотрел, как вы входили в зал: вы ступали как принцесса, как дочь падишаха! Такая гордость, такая уверенность в себе…

Ратти снова рассмеялась, но смех ее звучал грустно, а голос дрожал:

— Полно, Субба! Неужели вы не знаете, что есть люди, которым приходится надевать на себя дорогие тряпки, чтобы скрыть свою нищету?.. Люди, которые давно уже лишились всего: и богатства, и родовых владений… Которые теперь, если их кто-нибудь обидит, даже пикнуть боятся…

На лице Ратти отразились вдруг все разочарования и тревоги прошедших лет. Усталым движением взяла со стола меню. Сказала тихо:

— Ладно. Давайте закажем что-нибудь поесть.

Поднося к губам стакан с водой, Субраманьям с предельной ясностью понял, что двум пустыням, которые оказались на время рядом, так, видно, и суждено остаться неподвижно-бесплодными под палящими лучами полуденного солнца. Навсегда!

* * *

Держа в руках поднос с чайником и чашками, Ратти отворила дверь и вошла в комнату. Искоса взглянув на Джаянатха, окликнула его с веселой усмешкой:

— Ты где витаешь? О чем задумался?

Гримаса самолюбивой досады — словно его застали за каким-то неподобающим его возрасту занятием — мелькнула на солидном, немолодом лице Джаянатха. Он смущенно пожал плечами:

— Да нет… Так, ни о чем.

— Разве? Пари держу: минуту назад ты созерцал нечто такое, чего в этой комнате не было и нету!

Джаянатх помолчал немного, очевидно размышляя, как ему лучше выпутаться из этого затруднительного положения, потом запинаясь проговорил:

— Я… м-м… Я просто глядел, как ты несешь чай, и все.

В темных глазах Ратти вспыхнул и погас какой-то огонек. Она слегка нахмурилась, покачала головой:

— Не хотелось бы, а приходится признать, что ты сейчас искренен со мной только наполовину.

Джаянатх, взяв с подноса чашку, обжег Ратти сердито-обиженным взглядом.

— Когда начинается такой допрос, просто не знаешь, что и отвечать.

— А ты правду говори. Я ведь все равно узнаю.

Джаянатх нерешительно оглянулся на дверь.

— Ну хорошо… Я сидел и наблюдал за тобой. Видел, как ты вышла из дому, как зашла к этим соседям из Калькутты, вскипятила у них на кухне чай и вернулась. Просто сидел и смотрел на тебя.

— Такое внимание может избаловать женщину.

В голосе Ратти звучала ирония, но Джаянатх предпочел ее не услышать. Обняв Ратти за талию, он привлек ее к себе. Ратти осторожно высвободилась.

— Не