— Сейчас, когда ты вошла в комнату, я взглянул тебе в лицо, и мне показалось вдруг, что я вижу перед собой не тебя, а нашего ребенка — твоего и моего, понимаешь?

Ратти вздрогнула. Раздувая ноздри, глубоко вздохнула. Зажмурилась на мгновение — попыталась представить себе это дитя, дитя Джаянатха.

И пусть Джаянатх для нее уже прошлое, прожитое время, что из того?.. Свой дом. Свое жилье. Ласковое тепло домашнего очага… Ведь и ей, Ратти, все это тоже нужно. Необходимо.

Растроганная, обернулась к Джаянатху. Еле слышно молвила:

— Ну скажи мне что-нибудь… Помоги наконец сделать то, что я должна, обязана была сделать давным-давно.

— Ты все сделаешь, Ратти, я знаю это… Я ведь счастливчик, мне всегда везет.

Ратти показалось вдруг, что она стала совсем легкой — легкой, как ветер. Джаянатх между тем продолжал:

— Ведь сколько добра накопил. Все, кажется, у меня есть, а для кого, кому оставить, и сам не знаю! Нет, ты нужна мне, а моему делу нужны твои сыновья.

Ратти так и замерла на месте, будто окаменела. Темная пелена застлала ей глаза, отчаянная, жуткая слабость сковала все тело.

Кое-как овладев собой, взглянула на Джаянатха. Заметив, что его лицо уже приняло подобающее отцу семейства выражение солидного достоинства, звонко расхохоталась.

— Ох, какой же ты неисправимый консерватор!

Джаянатх удивленно поднял брови.

— Что ты говоришь?

Ратти убежденно кивнула головой.

— Говорю правду!

Перед ее глазами все еще плыл какой-то пепельно-серый туман. Едва шевеля губами, словно разговаривая с самой собой, прошептала:

— Какие там дети могут быть у такой бедолаги!

Джаянатх поднялся с места, подошел к Ратти. Оглядел ее с головы до ног — так, словно она была не одета, ласково положил ей руку на плечо, сказал с улыбкой:

— Все понятно: тебе просто хочется подразнить меня! — И, осторожно коснувшись ее груди, уверенным тоном закончил:

— А я вот вижу у этого источника по крайней мере пятерых здоровых ребят!

Насмешливый взгляд Ратти, обежав комнату, остановился на чисто выбритом, благоухающем лице Джаянатха:

— Ну что уж там — пятерых! Давай семерых сразу!.. Ладно, я сейчас схожу заварю свежего чая, а потом мы с тобой сядем рядышком и подсчитаем, кому из них сколько капитала достанется. Хорошо?

Ратти резко повернулась и направилась к выходу. Она чувствовала, как в груди ее что-то бурлит и клокочет — словно вода в речном омуте во время половодья. Казалось, где-то там, под самым сердцем, только что совершилось жестокое и бессмысленное убийство.

Замешкалась на пороге. Вернулась. Подошла к Джаянатху. Со жгучей — острее самой сильной жажды — тоской поглядела ему в глаза и срывающимся от волнения голосом спросила:

— А где же ты возьмешь мачеху для твоих семерых сыновей?

Джаянатх непонимающе уставился на нее. Вздохнув, пожал плечами:

— Ты все шутишь!.. Довольно, право, сколько можно!..

Взгляд Ратти сразу потускнел, а лицо затуманилось. Как бы убедившись в бесплодности дальнейших объяснений, она проговорила ровным, спокойным голосом:

— Тебе придется поискать другую мать своим будущим ребятишкам. Этой женщине искусство рожать детей — увы! — не дано.

— Ратти!

Ратти вышла из комнаты, открыла в кухне кран и подставила горящие щеки под тугую холодную струю.

Это была затяжная война. Всякий раз Ратти терпела поражение, но никогда не смирялась с ним. Всякий раз ей приходилось сражаться в одиночку, но она всегда смотрела вперед с гордо поднятой головой.

Нескончаемо длинный путь… За каждым поворотом — новый поворот.

И — никакого будущего.

Будущее глядело ей в лицо невидящими глазами времени — слепого случая, с которым Ратти так и не удалось сойтись лицом к лицу в решающей битве. Сколько раз металась она в цепких когтях судьбы!.. Сколько раз она вырывалась из этих когтей прочь — к свободе, к свету! Отбивалась как могла — руками и ногами. Не покоряясь, не мирясь, смотрела вперед с надеждой:

— Свершится же когда-нибудь то, чего я дожидаюсь! Ведь есть же где-нибудь он — тот, кто ждет меня!

Только — нет. Никого и ничего. Ратти больше никто не ждет, кроме самой Ратти.

Посмотрелась в зеркало. Все как прежде — та же древняя постройка. Запустив в баночку руку, густым слоем наложила на лицо крем. Осторожно разгладила пальцами лоб, подбородок, шею.

Снова оглядела себя в зеркале, как бы со стороны, — глыба льда! Снежный сугроб в тени. Солнце не касается его — вот снег и не тает… Беспокойная улыбка на тонких губах — и все, больше никаких признаков жизни.

Опустила глаза. Провела рукой по телу… Два холмика — две ледышки. Как странно, что до сих пор еще никто не замер от восхищения, взглянув на них, что их не видал никто — ни один человек. Доверху заполненная снегом темная пещера, где нет и не может быть никакой жизни…

Сильной струей пустила горячий душ, наклонила голову. На какое-то мгновение испытала вдруг острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Блаженство — такое ничтожно маленькое, незначительное и вместе с тем такое огромное, всепоглощающее. Достаточное для того, чтобы забыть — пусть ненадолго — все беды и невзгоды.

Насухо вытерлась махровым полотенцем и опять взглянула на себя в зеркало, стыдливо прикрывая рукой холмики, красивые, как на картинке. Закутавшись в просторный халат, вышла из ванной. Приготовила себе, не разбавляя, двойную порцию, отхлебнула глоток, устало прикрыла глаза.

Глотки — большие и маленькие — несли с собой тепло. Тепло извне. Сколько раз приходилось ей слышать, что в ее теле нет живого тепла. Нет огня. Сколько раз думала она о том, где же он скрыт, этот таинственный жар, этот неуемный пыл, способный растопить заледенелые тела и души?

Она знала: наступает такой момент, когда в сердце человека вспыхивает жгучее пламя, постепенно разгорается, набирает силу, охватывает все тело ласковым, мягким теплом — и вот уже простое, природой завещанное нам чувство, растекаясь как река, подхватывает нас и неудержимо влечет к тем счастливым берегам, которые существуют где-то и доступны всем…

Всем? Но вот она, окаменевшая, превратившаяся в скалу Ахалья[23], по-прежнему так и стоит поперек течения — не плавится от зноя, не ломается и не трескается, сколько ни бьет, сколько ни крушит ее бурная река. Какой была, такой и осталась.

Ратти допила свой стакан и, облокотившись на подушки, бессильно раскинула руки.

Да, много вынесла эта одинокая скала. От сильных ударов — камень о камень — взлетали порой вверх целые снопы искр; казалось, вот-вот затеплится ласковый огонек. Но искры, сверкнув, тут же исчезали в темных, мшистых расселинах, и оттуда поднимался только едкий, удушающий дым. И каждый удар, каждое новое столкновение оставляли на поверхности скалы новую метку, новую царапину…

Ратти встала. Наполнив