каким-то хитрым, вкрадчивым, упрекающим голосом: — С нашей помощью! С нашей! Мы, как дурачки, бегали и кричали: «Боря, мы с тобой!» «Держись, Борис! Мы тебя защитим!» и прочую галиматью несли, за которую стыдно сейчас. Наиболее прозорливые теперь стараются всё скинуть на бывших своих кумиров, а те, что посовестливее, да непрактичные, прячут глаза.

— Да, было такое. Чего уж тут, — сосед Анатолия заскрипел пружинами койки. — Обвели народ вокруг пальца!

— Поманили пальчиком, пообещали «Волгу» каждому за предательство Родины, и мы с радостью пошли на это.

— Кто-то на последних «мерседесах» теперь катается, а мы опять с носом!

— Но нет худа без добра! — поспешил успокоить коллег по переломанным ногам Пчелинцев. — Мы теперь умнее стали, а это многого стоит! Теперь нас на мякине не проведёшь!

— Однако сомневаюсь, — не согласился тот, что у окна. — Куда бы мы ни ступили — везде грабли! Без них, проклятых, мы не знаем, не ведаем, что делать, куда идти.

— Вы правы! — продолжил Пчелинцев. — Но народ винить нельзя, хоть он и виновен.

— Как так? Виновен, но винить нельзя?

— Очень просто. Кто его просвещал? Партия и правительство. Как его просвещали? Убеждали, что партия и правительство только тем и занимаются, как бы сделать жизнь народа прекрасной! Дескать, иди вкалывай, работай, чего тебе думать, за тебя есть кому думать! И мы были с этим вполне согласны. Верили каждому слову партии и правительства. Могли возвысить кого-то, а кого-то и «заклеймить позором». Поскольку партия была одна, то и было «единение масс», «единое мнение народа и партии». Достаточно было сказать партии, как это же повторял «весь советский народ». Партия и правительство постепенно дряхлели, обрастали жирком, впадали в спячку и безразличие. Течёт жизнь по отлаженному руслу, и пусть течёт, куда-нибудь прибьёт нашу лодку, там и придумаем объяснение этому пристанищу. Какой-нибудь «концентрацией сил на важном участке», «помощи революции Никарагуа», «голодающим Эфиопии», «обездоленным борцам стран и континентов». И мы, как всегда, солидарны с партией и правительством… А как на самом деле всё у нас происходит, мы даже не пытались выяснять. Вот такие люди всегда, при всякой власти, были, есть и будут! Потому что, другие, думающие, неуживчивые не нужны даже самой прогрессивной власти! Аксиома!

Тягостное молчание повисло в палате номер 306. Каждый осмысливал услышанное и пытался найти себе или оправдание, или упрёк.

— А что вообще можем сделать мы, у кого ни власти, ни силы, ни денег? — тусклый голос от окна.

Ответ, очевидно, Пчелинцевым был заготовлен ранее.

— Первое. Начать учиться думать. Научившись думать, просеивать слова и тексты всех, повторяю — всех, и власть имущих, и оппозиционеров, и тех, кто их поддерживает. Второе. Использовать свой голос, который, в общем-то, мало что решает, по назначению. Не продавать его, не спекулировать им. Быть твёрдым в своих убеждениях! Добиваться справедливости — тут у нас полный завал. Справедливостью и не пахнет! Одни слова! Их изобилие! Пока вот так!

— И этого немало, — вздохнул сосед Анатолия. — На это годы уйдут! Тут же всё срочное!

— «Промедление смерти подобно!» — эти слова и теперь к месту.

Вошёл врач, и разговор прекратился.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он Пчелинцева. — Температура нормальная? Не меряли? Лицо красное.

— Было с чего покраснеть, — с улыбкой сказал сосед Анатолия. — У нас, по-моему, у всех оно такое. Пришлось поднять градус.

— Не понял, — врач поочерёдно посмотрел на каждого. — Выпили, что ли?

— Наглотались свежих мыслей! Поговорили о том, о сём, и подняли градус.

— Вам желательно соблюдать тишину и покой, — посоветовал врач, так ничего и не поняв.

Врач ушёл, пришла сестра с капельницей для Пчелинцева.

— И чем теперь вы меня заправляете? — спросил он сестру, приклеивающую иглу к руке.

— Энергией, — серьёзно ответила сестра.

— Эликсиром борьбы, — уточнил сосед Анатолия. — Он сейчас нам нужнее.

— Да и эликсир ума нам бы не помешал, — отозвался тот, что у окна.

— Чего нет, того нет, — вздохнув, призналась сестра.

— И на том, что есть, спасибо! До ума будем сами доходить.

19

Неделя проскочила незаметно. Все предоперационные процедуры позади. Анатолий в балахоне и чулках лежит на каталке под дверью операционной, ждёт команды на въезд. Сёстры, прикатившие его к операционной, о чём-то шепчутся и тихо смеются. То ли успокоительный укол, то ли желание поскорей избавиться от уродства, повлияли на Анатолия ободряюще. Никакого страха перед операцией, одно желание, скорее увидеть себя нормальным человеком. Таким, как все. С прямыми и здоровыми ногами.

Вот отворилась дверь, сёстры тут же, как по команде, прекратили шептаться и деловито въехали в операционную. Размеры операционной и её вид удивили Анатолия. Огромный светлый зал, обилие света… Перенесли его на операционный стол под огромным куполом с большой лампой и зеркальным отражателем. В отражателе хорошо видны кривые ноги.

— Вам надо немного потерпеть, — предупредила Анатолия врач-анестезиолог. — Мы сейчас сделаем два укольчика, и вам не будет больно во время операции. Вы не против? Готовы?

— Готов, — ответил Анатолий каким-то чужим голосом. Проглотил сухую слюну. — Не против.

— Вот и хорошо! — ласково сказала врач. — Главное, не думайте о плохом. Всё будет хорошо! Врач, вас оперирующий — первоклассный хирург. Он сделает вам прекрасные ноги. Вы сами себя не узнаете!

— Хорошо бы… — тихо сказал Анатолий, прислушиваясь к тому, как немеют ноги, как по телу растекается тепло…

Главным в жизни Анатолия стало поскорее встать на свои, улучшенного качества, ноги и предстать в обновлённом виде перед Ниной, которая очень удивится, приятно удивится, полюбит его, и они, он, она и Игорёк, весело и дружно заживут под одной крышей. И тут же возник, как из пены морской, вопрос: «А крыша-то у тебя есть, красавец?»

Крыши нет, но это такая мелочь, на которую и внимания нет нужды обращать. «Первое время поживём у Нади, тем проще, что на зиму они уезжают из Духовщины в район, потом, конечно, построим себе хороший дом. Большой, красивый, тёплый дом! Даже когда Игорёк вырастет и у него будет семья, и тогда в этом доме будет всем хватать места. Двадцать пять на десять! Лучше на двенадцать. В таком домище каждый будет иметь свою комнату, будет и общий зал с телевизором во всю стену, большой стол, за которым будем по ненастным вечерам все вместе пить чай с вареньем, а в торжественные дни усядутся за ним и гости. Например, вся наша команда, Тамара с детьми, дед Матвей… Во, банкет какой будет! Нине надо купить праздничное платье, у неё его до сих пор нет, мне — костюм… чёрный, нет,