Шрифт:
Закладка:
Эта леденящая душу история должна была, по замыслу старика, навеять легкомысленной Томочке некоторые аналогии с действительностью, чтобы посредством искусства, в чью сокрушительную силу он свято верил, смирить ее необузданный нрав. Дабы усилить сходство, старик сам взялся играть Везалия, а роль Марии поручил Томочке, которая хоть и стала реже бывать в студии, но все же любила прийти и иногда что-нибудь поиграть.
С годами ему все чаще снилось детство: то он видел себя маленьким мальчиком, таскающим огурцы с лужниковских огородов, то резвился со сверстниками на берегу Москвы-реки, то лез за яблоками на высокое раскидистое дерево с шершавой корой… но вдруг черные тени выступали из внезапно сгущавшейся темноты – грозные великаны в черных балахонах окружали его со всех сторон и принимались нещадно молотить невидимыми дубинками. Старик кричал во сне, уворачивался, бежал, но тщетно – тени неминуемо настигали его и наносили страшные бесшумные удары. «Убейте! Убейте же меня!!» – умолял старик и, падая на землю, рыдая и зарываясь в мягкую и теплую на ощупь траву, корчился, словно придавленный палкой уж. «Убейте!!!» Но его не убивали… Всякий раз он просыпался в своей постели, чувствуя жуткую слабость и ломоту во всем теле. Он списывал такие сны на возраст и надвигающийся ревматизм.
Старик по-прежнему приходил в студию и просиживал целые вечера в одиночестве, пока не появился юноша и не начались песни. Но передачу закрыли, и петь стало незачем.
Касательно юноши старика раздирали противоречивые чувства. С одной стороны были песни, застолья и даже какое-то подобие – старик всегда боялся этого слова – дружбы, хотя какая могла быть дружба, когда разница в возрасте тридцать лет? «Но ведь и Томочка моложе на тридцать… – находил оправдание старик, – хотя что же он… а с Варварой-то они чего удумали? Значит, он уж переспал, может, с ней? Так, что ли? Или нет… Черт его разберет! Я-то думал, подобреет девушка, а оно вон как вышло…»
– Послушай, птенчик, – решил поделиться с Томочкой старик, – как ты думаешь: голубок-то наш с Варварой мог сойтись, али как?
– Варвара эта – просто с…! – коротко отрезала Томочка. – Вот же неймется бабе. Она за этот подвал удавиться готова. Стерва!.. Ее никто не трахает, вот она и бесится.
– Вот я тебя и спрашиваю, птенчик, – усмехнулся старик, – трахает он ее или не трахает? Как ты думаешь?
Томочка показалась из ванны.
– Он ее?
– Ну да.
– Судя по тому, что вы рассказываете… либо плохо трахает, либо совсем не трахает… – рассудила Томочка.
– Ты понимаешь, – поморщился старик, – как-то все сходится не так: она его на режиссера отправляет учиться. Спрашивается: зачем ей это надо? Ведь она ничего просто так не делает. Говорит, он ее просил… Может, и так… Значит, вроде бы трахает… А зачем она мне об этом сказала? А? Значит, он ее трахать не стал, а она, знаешь, таких вещей не прощает… И его она никуда не направит, а мне как бы говорит: если ты его, старый хрен, не прогонишь, то я его режиссером сделаю… Чтоб заодно и мне нагадить… Ведь чует, небось, чутьем своим звериным, что я б ее удавил с радостью… Чутье у нее бешеное… Так выходит?..
– А если она ему рассказала, для чего вы его к ней привели – представляете? – показалась из ванны Томочка. – Она вас давно съесть хочет. А тут его руками душить будет. Да, зная ее, я уверена – все выложила. Иначе и быть не может.
– Может, и так, птенчик… может, и так, – проговорил старик. – Если она ему сказала, тогда конечно… В любом случае – режиссером он хочет быть… хе-хе… ну-ну – это уже показатель. Значит, решил уж и голос подать свой. Ведь не вечно же у них там ремонт будет, ведь сделают же и сцену, и зал, и спектакли играть можно будет… Вот он и хочет там режиссерствовать.
– Вместо вас, – вставила Томочка.
– Что ему этот подвал – тьфу! А там уже другой будет расклад, покруче… Но, видно, он с ней не поладил – не поспал как полагается, и она его мне сдала… Я так думаю… Что ж… – старик вздохнул, – посмотрим… Они еще не знают, с кем дело имеют… Есть в мире одна болезнь, птенчик, которая не лечится… Знаешь, какая?
– Какая?
– Глупость…
Старик теперь собирался ставить детскую сказку.
– Да нас в любую школу пустят играть! – шумел он. – Это ж сейчас всем надо!
И выбрал для постановки совсем недетскую историю «Кузнечик-музыкант», вырезал из старого картона гигантских жуков, бабочек и стрекоз, обклеил их разноцветной бумагой и прибил к подвальному потолку – в старую потрескавшуюся штукатурку гвозди входили, как в труху. Вскоре подвал превратился в сцену из «Гулливера в стране великанов». Главную роль музыканта, по замыслу старика, должен был играть скрипач. Скрипача стали разыскивать, но оказалось, что он как в воду канул, отчего старик хмурился еще больше.
– Послушай, – как-то сказал он юноше по дороге домой, – надо бы тебе девушку искать, что ли… Хочешь, я тебя женю?
– Не надо… Зачем? – испугался юноша.
– Ну, как зачем… хе-хе… Томочка про тебя тут спрашивала. Говорит, что это он к нам в гости не заходит. Пригласите, говорит, его непременно. Я его хочу…хе-хе… Уж мокрая вся… Хочу, говорит, и все тут! Она, знаешь, девушка с характером. Если чего в голову взяла, то уж не выбьешь… Я сам ее боюсь, порой… хотя конечно… ну, да что говорить…
– Чего это она? – Юноша был шокирован откровенностью старика, вспомнился и вечер с поцелуями. – Может, успокоится?
– Она-то? Может, и так, – вздохнул старик. – Знаешь, я шестьдесят лет прожил и дам тебе один совет, который, ежели ты, конечно, послушаешь, поможет тебе избежать многих бед, – старик лукаво посмотрел на юношу, – бойся женщин, старик… Это самое страшное, что есть на свете. Уж не одного человека, не один талант они сгубили… Бойся женщин… Что у них в голове – один черт знает.
Юноша покраснел.
– Хорошо, спасибо. Я и так боюсь, честное слово…
В вагон, где ехали старик и юноша, зашла эффектная длинноногая блондинка. Вся она была словно обернута в изящный деловой костюмчик.
Старик и юноша невольно оглянулись.
– Нравится? – кивнул старик. – Забирай!
Юноша растерялся.
– Зачем же так сразу? – смущенно проговорил он. – Может, мы характерами не подходим. Может, еще чего… Зачем же сразу
