— Хорошо, Вы должно быть выносливыми, чтобы выжить среди фейри. — Он снова усмехается, и мы снова выходим на улицу.

После еще нескольких минут ходьбы мы приходим в таверну. Я слышу обжигающе горячие струны хорошо сыгранной скрипки. Под ней лихорадочно бьют барабаны, задавая живой темп другим исполнителям. Флейта парит над всеми, нанизывая мелодию, которая превращает все это буйное собрание звуков в песню, от которой захватывает дух.

— Что это за место? — шепчу я.

— Кричащий Козел. — Раф ухмыляется. — Вы хотели музыки. Лучшей нет во всех диких землях фейри. Ну, не стойте там. Заходите. — Он подталкивает меня, и я, спотыкаясь, иду к арочному входу.

В Кричащем Козле нет ни дверей, ни окон. Только колонны и арки, составляющие передний фасад, пропускающие солнечный свет и выпускающие звуки. Здесь также нет стульев — только высокие столы, за которыми стоят мужчины и женщины, топая ногами в такт музыке и поливая землю пенистым элем.

Мой взгляд привлекает низкая сцена напротив входа, где играет группа. Мужчины и женщины кружатся на танцполе перед ней.

— Постарайтесь выглядеть менее заметной, боже. — Раф тянет меня к пустому столику у одной из арок. Он забирается на полустенку и стоит так, словно он хозяин этого места. Подходит барменша, ставит передо мной фужер. — Эй, а где мой? — хнычет Раф.

— Может быть, когда ты подрастешь. — Она подмигивает и уходит.

— Грубо. — Раф закатывает глаза.

Я почти пропускаю весь этот диалог, вместо этого слишком сосредоточившись на музыке. Живая джига исполняется в обычном времени. Человек с волынкой скачет по сцене, подбадривая танцоров своими причудливыми движениями. До этого я видела только одно выступление... Мой отец привел странствующий оркестр на одну из своих последних вечеринок для Торговой Компании Эпплгейт, после того как я просила и умоляла. Вечеринка пришлась на мой день рождения, и он не смог отказать, несмотря на то, что после смерти моей матери музыку запретили как «слишком болезненную».

В тот вечер Джойс выбирала музыку. Конечно же, это была скучная коллекция заурядных инструментальных композиций в исполнении мужчин, вдвое старше моего отца. Боже упаси, если бы на одной из этих вечеринок мы действительно веселились. Если бы это было так, вот как бы выглядело наше поместье, как бы оно звучало. Я пытаюсь представить себе это, и эта мысль сопровождается комичным образом Джойс, которая чуть не потеряла голову от топота по ее смехотворно дорогим коврам.

На моих губах появляется улыбка. Я притопываю ногой в такт. Мой взгляд устремляется на человека с волынкой. И тут я вижу целую кучу инструментов справа от сцены. К ним прислонена лютня. Она не такая изящная, как у моей матери, я могу судить об этом отсюда. Но струны целы, и я готов поспорить на что угодно, что она настроена.

— Что это такое? — спрашиваю я Рафа и указываю на груду инструментов.

— Инструменты для исполнителей. — Он пожимает плечами. — Я вижу, как люди подходят и берут их, когда в баре тихо. Тихая таверна — грустная таверна, — говорит он, словно повторяя за кем-то другим.

Конечно, я неправильно понимаю.

— Значит, любой может играть на них?

— Думаю, да. — Он пожимает плечами. Хотела бы я знать, говорит ли он правду, или говорит правду так, как он ее знает. — Я никогда не видел, чтобы у кого-то были неприятности из-за игры на них. О, подождите, Вы хотите поиграть?

— Нет, нет... я не умею. — Но даже когда я это говорю, я ударяю костяшками пальцев. Мне так хочется услышать гармонию мелодии свирели, которая, как я знаю, заперта в струнах лютни.

— Эх, скорее всего, Вы правы.

— Что? — Я смотрю на него, отголоски Джойс и Хелен внезапно вплетаются в его слова.

Он понижает голос.

— Вы человек. Вы никак не можете играть достаточно хорошо, чтобы не отставать от фейри. Я уверен, что Вы просто потрясены качеством наших бардов.

Так и есть. Но это не значит, что я не смогу идти в ногу. Я думаю, я могла бы...

Прекрати этот шум!

Мама, она снова это делает. Она играет на этой штуке!

Если ты еще раз сыграешь на лютне, я отрублю шею ей или тебе.

Слова Хелен и Джойс на мгновение заглушают музыку. Я смотрю на беззвучные инструменты под тяжестью всех слов, которыми они меня наполнили. Так сильно Джойс и Хелен давят на меня, делая меня маленькой. Меня никогда не хватало, чтобы противостоять им. Никогда...

Висок Лауры упирается в мое колено. Она наклоняет свое лицо ко мне. Еще одну песню перед сном, произносит она.

— Нет, — шепчу я.

— Нет, что? — Раф в замешательстве.

Понятно. Его не было в тот день, когда моя рука была продана за состояние для брака. Его не было в тот день, когда я поклялась никогда больше не позволять им или кому-либо еще заманивать меня в ловушку, заставлять чувствовать себя маленькой, превращать меня в инструмент вместо целостной личности.

— Ты ошибаешься. Я могу не отставать. — Я смотрю на него. — И я собираюсь тебе это показать.

— Погодите!

Я уже плетусь по танцполу. Я приближаюсь к сцене с таким намерением, что игрок на свирели кивает мне своей козлиной головой. Я отвечаю ему жестом, и он отходит в сторону. Это выглядит почти как разрешение.

Позади меня раздается стук ног танцоров. Глубокий резонанс барабана звучит внутри меня. Музыка заглушает все слова Джойс или Хелен на короткую и славную минуту, пока я выхожу на сцену и направляюсь прямо к лютне, накидывая ее ремень на плечи.

— Привет, подруга, — шепчу я, слегка натягивая струны, достаточно тихо, чтобы никто, кроме меня, не услышал. Как я и предполагала, она настроена. — Ну что, пойдем?

Я кружусь и делаю шаг вперед, попадая в мелодию. Моя нога отстукивает ритм, а пальцы начинают двигаться инстинктивно. Остальные игроки смотрят на меня взволнованными взглядами и ободряющими улыбками. Они кивают мне головой, я киваю им в ответ.

Теперь это квартет, музыка стала богаче, глубже. Я встречаюсь взглядом со скрипачкой, женщиной с бритой головой, на которой видны татуировки, похожие на те, что есть у Шайе и Джайлса. Она улыбается мне и кивает. Я киваю в ответ.

Мы говорим не словами, не мыслями и даже не жестами. В