писал в те самые годы хибинский наш гость, поэт Виктор Соснора. Этот сосноровский «сад» казался нам приятным поэтическим преувеличением. Из глубоких, холодных котлованов, разгороженных опалубкой, его мог разглядеть истинно поэт, включив свою машину воображения и оказавшись на три пятилетки впереди нас, в нынешних Апатитах.

В обратном адресе мы указывали тогда два слова: Новый город, вкладывая в них весь жар торопливых сердец. Скорость, азарт, желание удачи — не славы, а именно каждодневной удачи — объединяли нас. Всякое воспоминание о собственном деле, не единоличном, а исполненном сообща, невольно возвышает дух.

Смотрю сейчас на Юру Демидова, легендарного парня, и вспоминаю одну фразу первого секретаря нашего горкома Левы Светлова, влюбленного во все вокруг. Он слишком сильно и самоотверженно любил жизнь, Лева Светлов, и потому, видно, раньше всех ушел из нее. Лева говорил: «Парни, у нас есть человек, который уже сейчас достоин памятника».

Это он имел в виду Юру Демидова, и никого другого...

Почему-то рассудок и чувства возвращают меня к той декабрьской ночи 1963 года, в подземку Кировского рудника.

Что в той ночи, что в той подземке?

Горняки, как всегда, пробивались в гору, вслед за откосно падающей апатитовой жилой. Отбивали руду от массива, дробили, подымали ее на поверхность. Каждую смену переодевались: нижнее белье, ватные брюки, фуфайка, подшлемник, каска с лампочкой. Шли в нарядную, к лифту рудничной шахты. Нарядчицы шутят: «На Севере своеобразный климат между людьми. Народ потому и держится...»; «Говорят, у нас люди дольше сохраняются. Вон Михал Васильич — вечнозеленый».

Отметившись, входили в лифт. «Всякий непонятый сигнал есть сигнал «стоп» — надпись у ствола. Спускались в сырую штольню очередного горизонта. Сочится вода сквозь руду. Рычит в темноте перфоратор. «Рудишка неплохая», — делятся сменщики главным своим впечатлением. «План даете?» — «Мы без плана не ходим». Длинные составы вагонеток с рудой. Над головой — торкретбетон штрека. На стенке крупный плакат по технике безопасности:

Горняк!

Пришел на смену — не забудь,

Что ты работаешь в горе.

Твой безопасным будет труд

Лишь с соблюденьем ПТБ...

— Максималистами мы были в то время, — Юра Демидов как-то с ходу осаживает меня сегодня, не поддерживает возвышающих дух воспоминаний. Он сидит в кресле, опираясь руками на палочку, «клюшку», как сам говорит. — По шестнадцать часов в горе торчали или на стройке. Комплиментов — стеснялись. Мата не стеснялись, а слова «прибыль» — стыдились. Тачки одноколесные, пять штук лебедок маленьких — и вся механизация. Скважины длиной сорок метров заряжали перед взрыванием деревянными палками-шомполами, забойниками. Рабочие в поту, в майках. Сражение перед каждым взрывом. Смотреть даже было тяжело. Согласись? И производительность завязана: потолок.

Они были тогда молодыми горными инженерами, и Демидов, и Борис Розенойер. Понимая, что нужен рывок, они настойчиво искали новый способ зарядки, пытались и рисовать и рисковать. Многого не знали, опасности для себя не предполагали. Понимали одно: нужен рывок. Новая обогатительная фабрика уже принималась в эксплуатацию. Без руды она будет стоять. Скважины лучше заряжать не шомполами, а сжатым воздухом, мелким порошком: пневмозарядка. Тогда обрушится сразу целый этаж, на погрузку мелочь пойдет потоком, без всяких пропускальщиков руды, которые в исключительном положении: под ними — бездна над ними — валуны...

Вечером 28 декабря Розенойер забежал к Демидову, сыграли в шахматы, поговорили о диссертации. В ночь — последний эксперимент, а после Нового года Борис Розенойер собирался на защиту своей работы в родной для них Ленинградский горный институт. Боря склонился над Олиной кроваткой (у Демидовых росла дочка), сделал ей козу-дерезу и ушел.

Ушли в ночь ребята.

Рвались вперед. Испытывали тогда то, что сейчас уже устаревает. Они спешили. Пневмозарядка веерными скважинами применялась впервые в горной мировой практике. Они рьяно стремились не только рывком повысить производительность, но и обезопасить работу человека в горе. Но при пневмозарядке возникает статическое электричество. Они о нем не подозревали. И случилось непоправимое.

А через пять месяцев «сломался» в подземке и Юра Демидов. В мае он собирался в отпуск, на Черное море. Смену свою отработал, но перед сдачей участка часов в шесть утра опустился в рудник. Беспокоила его одна боковая забойка: не нарушается ли массив?.. Демидов решил самолично простучать кровлю. Взял с собой рабочего-ширмовщика, иначе — оборщика. Светила лампа-надзорка на груди у начальника участка. В заброшенной пещере было сыро, холодно. Посветили, осмотрелись. Под ногами — валуны и комья породы с полосками глины. Все казалось спокойным. Ушли. Вернулись в штольню, к свету, к жизни. Но Демидова снова потянуло в забойку: гладкие породы в кровле, со скользкими пленками глины, с бурыми примазками окислов железа. Окисленная руда. Еще раз проверить надо. Сдавать участок в сомнениях он не мог.

Пошел один, держа в руке буровую двухметровую штангу. Он часто брал эту штангу, чтобы мерить не на глазок, а поточнее. Глазу своему молодой инженер доверял не вполне.

Закол... Заколотая порода — закололась, раскололась, обнажилась, кусок массива может упасть. Эта кровля пошла на него. Штанга да каска спасли голову. Засыпало Демидова до подбородка. Позвал на помощь. Все время он был в сознании и радовался, что живой.

Юра пошел по следам брата-горняка: фамилия, дескать, обязывает, Демидовы мы. Он не раз попадал в переплеты в горе, но выходил всегда чин чинарем. Еще когда в Норильске в техникуме учился, практику проходил — над ним оборвался массив никелевой руды, многотонный подрезанный параллелепипед. Рабочий, по другую сторону массива, закричал в испуге: «Мастера убило!..» Демидов попал в ловушку, был заперт в угол. Долготыкался в темноте по трем сторонам, пока не обнаружил щель, которая выводила в штрек. Это было спасением. Но щель оказалась узкой, сантиметров не более тридцати, и Юра скинул с себя фуфайку, свитер, ватные брюки, нижнее белье: одевались они как кочаны капусты. В шоковом состоянии, исцарапанный, выкарабкался в штрек. Навстречу бежали люди спасать его. Он шел голяком, не ощущая холода вечной мерзлоты. Не узнав Демидова, спасатели испугались его, как привидения, и повернули обратно.

———

Гора свое берет, он понимал это, но считал, что его, Юру Демидова, гора взять не в силах. Не то чтобы не в силах, а не станет, не захочет, побережет.

Он и радовался потому, что живой. И еще потому, что собой обезопасил эту выработку с гладкими породами в кровле. Теперь можно передохнуть, первый день отпуска: живой. Ощущал, как его откапывали, укладывали на какие-то доски,