Утром второго ноября Натали Джентли не нашла дочь в кроватке. Она подумала, что ее взял на прогулку отец. Но скоро он вернулся домой выпить кофе после раннего похода на ферму и сказал, что к дочери с утра не заходил. Дальше все превратилось в кошмар наяву и распространялось по Холмсли Вейл, как снежная лавина.

Несмотря на то что Минни обвинила в исчезновении Хоуп Джинни Харди, никаких писем в их почтовом ящике не обнаружилось, а детективы первым делом проверили почту Мидов и Джентли. Конечно, родителям Гарольда тоже пришло письмо со стихами Джинни, это уже никого не удивляло и выглядело почти естественным.

Да, Гарольд Мид был убит с особой жестокостью, а его тело – вывешено на виду у всей деревни, и это произошло лишь накануне. Но на следующий день это казалось уже каким-то щадящим и терпимым вариантом на фоне исчезновения младенца.

Хотя связь в Холмсли Вейл была доисторической, новость о пропаже маленькой Хоуп разнеслась по округе со скоростью и силой торнадо. И если после исчезновения Гарольда жители единым фронтом выступили на его поиски, а после его обнаружения впали в глубокое уныние и скорбь, то исчезновение Хоуп внушило всем невиданный до сих пор первобытный страх. Все те, кто раньше мог объяснить пропажу ребят несчастными случаями, непредумышленными убийствами, совершенными на пьяную в честь праздника голову, самоубийствами подростков или их побегами из родного дома на поиски лучшей жизни, теперь вынуждены были признать: в Холмсли Вейл прочно поселилось зло и чем дальше, тем более уверенно оно себя чувствовало.

Бо́льшую часть дня я провела у Генри: ему было спокойнее рядом со мной, поэтому он приехал в «Кабана и хряка», как только узнал о несчастье в доме Джентли. Один раз к нему (а заодно и ко мне) приходили с вопросами детективы, интересовались, где мы провели предыдущую ночь и утро. Ни у меня, ни у Генри не было алиби: каждый из нас или даже мы вместе могли украсть крошку Хоуп и спокойно вернуться домой. Только где же она находилась сейчас, этого никто не мог сказать. И чем больше проходило времени, тем сложнее было не думать о том, кто сейчас ухаживает за маленьким ребенком, если он еще жив, ведь он нуждался в постоянном присмотре и заботе. Все сидели по домам, со слов Питерса, никто из деревни больше не пропал, отчего еще страшнее было за судьбу Хоуп: если все на месте, никто не сбежал с ней, значит, ей уже не нужна ничья помощь.

Детективы сообщили, что первым делом проверили водонапорную башню, но там не оказалось ни следов девочки, ни каких-либо намеков на того, кто убил Гарольда Мида.

Вернее, намеков там было хоть отбавляй, потому что в башне действительно любили тусоваться все, кому на улице было слишком ветрено или слишком людно. Конечно, я вызывала устойчивое подозрение, ведь если бы не моя инициатива, Гарольд мог просидеть в башне очень долго. Кстати, детективы развеяли мои сомнения и опасения, которые чуть не съели меня за сутки: парень был уже мертв, когда мы с полицейскими ворвались наверх и вытолкнули его на обозрение родителей и половины деревни. Его закололи в живот, предположительно обычным кухонным ножом, что тоже список подозреваемых не сужало.

И так как Гарольд, конечно, не имел очевидных врагов, детективы внимательно смотрели на городскую писательницу, жаждущую неожиданных происшествий для создания своего романа, и на хозяина всего и вся вокруг, который только что узнал, что его сестра – уже много лет хэллоуинская страшилка всей округи.

Сам Генри был сдержан, как айсберг, но выражал готовность оказать помощь полиции. Детективы же настоятельно попросили нас им не помогать, а постараться оставаться дома. Причем дом Генри они сочли вполне естественным местом для нас обоих.

Они сообщили о связи смерти Гарольда с исчезновением Бобби и Микки: письмо со стихами Джинни кричало об этом. Конечно, ни Генри, ни я не могли сообщить им на эту тему ничего нового: то, что это последнее стихотворение Вирджинии Харди, было известно и без этого.

По всем признакам, следствие находилось в тупике и искало козлов отпущения. А больше всего на эту роль подходили симпатичные и обеспеченные я и Генри.

Сам Генри, конечно, тоже это осознавал, поэтому на вопросы отвечал четко, но чаю детективам не предложил и никаких сверхинициатив в предоставлении информации не демонстрировал.

Питерс и Майлз ждали письма, которое должно было прийти уже сегодня от Джей Си, и я внутренне хотела и боялась его получить. Чем оно могло мне грозить, до проведения экспертизы я не понимала, но детективы ухмылялись по этому поводу довольно плотоядно.

Когда они ушли и мы с Генри остались вдвоем, он не прошел сразу в каминную, где проходила встреча с полицейскими, а отправился на кухню и поставил чайник. Хотя мы не ссорились, натянутость наших отношений с того момента, как мы узнали об исчезновении Гарольда Мида, была очевидна.

Он стоял у плиты, доставал чашки и заварочный чайник, не оборачиваясь ко мне и не произнося ни слова. Если бы он не пригласил меня к себе сам, я бы прочитала его поведение как прямой намек, что мне пора идти.

– Генри, – позвала я, – что происходит?

От звука своего имени он вздрогнул и замер, но не обернулся ко мне, продолжая манипуляции с баночкой чая.

– А действительно, – я услышала, как он усмехнулся, – что происходит, да? Всего-то два трупа за два дня. Но что это для городской жительницы Маделин Стоун, да? Даже не вечерняя сводка ночного патруля.

Я молчала: его слова были очень несправедливы, но оправдываться не хотелось.

Генри шумно выдохнул.

– Простите меня, Маделин, я срываюсь на вас, хотя во всем этом вы, конечно, не виноваты. Все происходящее сводит меня с ума, я словно снова нахожусь в кошмаре, который пережил много лет назад.

– Как в готическом романе… – вырвалось у меня.

– Что-что?

– Цикличность, дети… Наследственное возмездие, знаете, один из признаков готических романов…

– Считаете, родители этих детей заслужили такое? – Он обернулся и смотрел на меня так, словно не верил своим ушам.

– Я – нет. – Я выдержала его взгляд. – Но это не значит, что так не может подумать кто-то другой.

– Что же такое сделали Натали и Роберт Джентли, что оба их ребенка погибли с разницей в два года?

– Мы не знаем, погибла ли Хоуп, – встряло мое обсессивно-компульсивное расстройство.

Генри чуть заметно усмехнулся.

– Даже вы не можете быть такой оптимисткой, Маделин. Этому ребенку нет и года. Думаете, девочка где-то сейчас замечательно себя чувствует? Боюсь, ее маленькое тельце будет