— Васечка, мы идем с тобой кофе пить? Или как? — поинтересовалась Юля, игнорируя воспитательские нотки.

— Жду тебя в баре через пять минут. Подтягивайся бегом.

— Уже бегу, Василек!

В баре, слушая Вассу, Юля ахала, охала, хлопала ресницами и разбавляла Васечкин монолог междометиями типа: ох, не может быть, ах и прочей эмоциональной ерундой. Да и как было не впечатляться, когда тебе на голову выливается целый ушат сногсшибательных новостей, самая скучная из которых — автошкола. Хотела бы Юля там поскучать, между прочим.

— Ты знаешь, в Сухуми мне гадала по руке цыганка.

— Что-о? — не поверила своим ушам Юля. — Ты же не верила в эту ерунду!

— А я и сейчас не верю. Но она была… Васса замолчала, подбирая слово, — она была какая-то нереальная, странная какая-то, от нее мурашки по коже бегали.

— Все они странные, Василек, — заметила Юля, допивая кофе. — А реального в них — только хитрость да жадность. Я этих цыганок ненавижу! Одна такая нереальная загипнотизировала меня — я ей бабушкин старинный браслет из дому притащила. Очень даже реально! Что было… Как вспомню, так вздрагиваю до сих пор, — вздохнула Юля. — А что она тебе нагадала?

— Нет, — возразила Васса, — эта действительно не похожа на других. Отказалась от денег. Монету только мелкую взяла, одну, символически. — Она помолчала, рассеянно помешивая ложечкой остывший кофе. — Путь какой-то предсказала. Трудный…

— Какой? — не поняла Юля.

— А, ерунда все это! — И взмахнула рукой, словно отгоняя от себя что-то. — Бредни мистические! Ты-то как съездила? Как прошла командировка?

— Нормально, как обычно. Очередная гениальность, замешанная на путанице и неразберихе. С последними, как всегда, разбиралась я. Алка же Чугунова заболела, меня на замену послали. А вообще фильм действительно может вылупиться. Там главную роль знаешь кто играет?

— Кто?

Юля назвала популярную фамилию своего любимого актера, литовца, очаровательного, интеллигентного и у бесконечно обаятельного.

— О-о-о! И как он?

Потрепались о закулисной жизни популярного актера, посплетничали о киношниках и своих. Слава Богу, тем хватало: каждая фигура давала поводы для сплетен, не соскучишься. Тем более что со многими были и сами знакомы. Сообщением Вассы о семейных делах Ларисы Юля была потрясена.

— Ну и гад! — не могла поверить она. — Членистоногий! Ты смотри, какие резвые ножки у члена оказались, шустренько же они его на сторону водили! Никогда он мне не нравился! Что она в нем нашла? Такая красотка, умница — и кого выбрала?

— Доверчивая она очень, — вздохнула Васса.

— Это точно, — согласилась Юля. — Castis omnia casta, Василек. Ты же понимаешь: чистым все кажется чистым.

— Да, а ты знаешь, что она переходит в другую редакцию? — спохватилась Васса, едва не забыв еще об одной новости.

— Господи, да что ж это такое у вас творится?! Всего две недели меня не было в Москве — и на тебе, столько всего случилось! Не соскучишься с вами, прямо ни дня без строчки.

— Ага, — согласилась Васса. — Только лыко не всегда В строку. — И чихнула: — Апчхи — правду говорю! Мать честная, — ахнула она, бросив взгляд на часы, — у меня же сверка через час! Мне надо подготовиться, иначе эфирник убьет.

— А меня Федяев растерзает! — поддакнула Юля.

Не хватило времени даже на послекофейную сигарету. «Может, и к лучшему, — думала Юля, мчась к себе по подземному переходу. — За сигаретой Васька точно бы меня расколола: а отчего это, Юленька, у тебя так сияют глаза? Василек, конечно, тактична и мудра, особо лезть в душу не станет, но и у мудрости есть границы. В конце концов, она меня, можно сказать, вырастила — имеет право знать. Опять же — близкая подруга, как не рассказать про Юру?» Но рассказывать, хоть умри, отчего-то не хотелось. Никому, даже Вассе с Лариской. Юля сама удивлялась этому. Никогда у них не было никаких секретов друг от друга, тем более у нее. Она вообще, как бабушка говорит, простодыра: что на уме, то и на языке. Но сейчас с ней творилось что-то странное, требующее полной тайны и позволяющее только очень осторожно к себе прислушиваться. Сейчас она была, как драгоценный сосуд с миро, где каждая капля бесценна и скрыта от посторонних глаз. И проливать эти капли — значило бы совершать святотатство.

Рыжий гений Федяев встретил ее шумно. Оно и понятно: творческий человек, его и так эмоции сжирают, есть и помимо Юли много поводов для волнений.

— Юлия, где тебя черти носят?! Через час съемка!

— Не волнуйтесь, Иван Степаныч, — спокойно отразила удар Юля. — Съемка у нас через два часа — это во-первых. А во-вторых, я кофе пила. В баре, — уже совсем бессовестно уточнила она и невинно поинтересовалась: — А что, есть проблемы?

— Батманова, — гений даже задохнулся от возмущения, — я тебя убью! Ты Ермолову звонила? А Надеждина в курсе, что мы в павильоне работаем? У нее же сегодня еще одна съемка. Перепутает!

— Иван Степаныч, меня вы убить, конечно, можете, рука не дрогнет. Но, возводя курок, подумайте, на что поднимаете руку. Ведь вы же пропадете без меня. — Юля смиренно вздохнула и, обжигая синими глазами, продолжила работу по укрощению вздыбленного творца. — Иван Степаныч, ну что вы разбушевались? Вот она я, стою с почтеньем перед вами и принимаю удар на себя. Вы же знаете, что все уже давно сделано: и актеры в курсе, и юный отпрыск наш. Он, кстати, здесь. Я видела его. Времени еще много, целых два часа. Сегодняшняя съемка для вас — детские игрушки, — польстила ассистент мэтру, — то есть она, конечно, серьезная, ключевая сцена, можно сказать. Но вы ведь все уже наверняка сто раз продумали. Для вас это что орешки для белки.

— Ох, Юлия, как ты разговариваешь с режиссером! Разбаловал я тебя, чертовка рыжая, веревки из меня вьешь. — Выпустив пар, Федяев утихомирился, но еще слегка поворчал для порядка: — Ты же знаешь: лучше, когда ты всегда под рукой. А тут время идет, а ты пропала. Почему я тебя должен искать? В съемочный день — от меня ни на шаг!

— А я всегда рядом с вами.

Улыбка проявила ямочки на щеках, безотказно действующие на вспыльчивого, как порох, гения. Хитрюга, знала ведь, что нравится ему — здесь ни очки, ни лупа не нужны, невооруженным глазом видно. Она, кстати, единственная в съемочной группе обращалась к Федяеву подчеркнуто вежливо: на «вы» и по имени-отчеству. Что, безусловно, льстило молодому таланту, и он чувствовал себя в глазах очаровательного ассистента маститым мэтром. Как и многие режиссеры, Ванечка был неравнодушен