– Хорошо, давай выпьем за тебя. Ты – удивительная женщина, напоминаешь шелковую бритву ручной работы.

– Какое странное сравнение! Ну, хорошо, давай выпьем.

Вино было тонким и изысканным, во рту оставалось длительное и приятное послевкусие. Игорь выпил целый бокал и продолжал:

– Я так замерз, пока ехал к тебе с вокзала: в такси протекала крыша.

– Боже мой, Игорь! Как это может быть?

– А крыша была брезентовая, знаешь, такое такси – кабриолет с брезентовой крышей. У меня даже волосы намокли. Выпьем еще?

В бокале Литы оставалось вино; Игорь налил ей каплю, а себе целый бокал.

– Давай второй тост за детей! Кстати, я слышал, у тебя не так давно родился ребенок? Мне говорили, что мальчик.

Лита вздрогнула и сделала глоток вина, чтобы успокоиться.

– Да, у меня родился мальчик, он – сын моего мужа. Мне подсадили его замороженную сперму.

– Понял, как все это интересно и современно. Полагаю, что тебе, по документам, подсадили сперму, но, может быть, мы сделаем генетическую экспертизу?

– Зачем тебе это, Игорь? И, кстати, как поживает твоя девушка, с которой я видела тебя в ресторане «Националь»? Мне она очень понравилась – красивая, а главное – молодая.

– Девушка, наверное, поживает хорошо, но только это не моя девушка. С чего ты взяла? Ты хотела расстаться два года назад, а я не хотел себя навязывать. Я думал, что ты устала от наших отношений.

– Игорь, мой сын зарегистрирован в органах ЗАГС, а его отцом записан мой покойный муж. Не думаю, что сейчас имеет смысл делать генетическую экспертизу.

– А почему? И для кого это не имеет смысла? И давай, наконец, выпьем за здоровье твоего второго сына. Ты его как назвала?

– Максимом, в честь моего мужа. Он Максим Максимович Овчаров.

– Отлично, выпьем за здоровье Максима Максимовича Овчарова.

Лита сделала еще глоток, Игорь выпил целый бокал, раскраснелся и стал поглощать закуски.

– Отличная еда! Кто готовил, ты или твоя хантыйка?

– Сегодня готовила она.

– Как твоя «Витафарма»?

– В компании все неплохо. Управляюсь понемногу. Кстати, хотела спросить, а где ты остановился?

– Нигде. Но не волнуйся, у меня поезд через три часа. Так что от тебя поеду сразу на вокзал.

– Отлично. У нас есть еще горячее. Хочешь?

– Конечно, хочу, тащи свое горячее. А что у тебя на горячее?

– Рыба – осетрина в икорном соусе. С отварным картофелем.

– Слушай, в ресторан ходить не нужно, потому что у тебя лучше, чем в ресторане.

Игорь с удовольствием съел осетрину с картофелем и допил остатки коллекционного вина.

– Знаешь, дорогая, если бы я знал, что у тебя на горячее будет рыба, я бы купил бутылку белого вина. Не рассчитал!

Лита принесла кофейник и тарелку с сухофруктами и орехами.

– Я бы выпил коньяку! У тебя есть?

Лита достала из резного буфета бутылку коньяка, которую она привезла из Болгарии. Это был старый болгарский коньяк, урожая винограда 1983 года, в деревянном сундучке с пунтом63 на бутылке.

– Коньяк 1983 года?! Еще старше, чем моё вино. Это я удачно зашёл!64

Лита улыбнулась и посмотрела на часы.

– Уже скоро восемь вечера! Ты не опоздаешь на поезд?

– Да, дорогая! Скоро поеду! Мы договорились о генетической экспертизе?

– Нет, мы не договорились. Я против, да это ни к чему!

– Но мою позицию ты теперь знаешь! Так что, подумай, дорогая. Я тебе позвоню через неделю или две. Скажешь, что ты надумала. А сейчас я поспешу: поезд ждать меня не будет. С днем рождения тебя!

Игорь быстро оделся и растворился в темноте подъезда. У Литы все похолодело внутри: она поняла, что «Полимед» нащупал ее самое слабое место.

Санкт-Петербург, ноябрь 2002 года

С начала ноября Лита чувствовала себя разбитой: несколько ночей она спала урывками. В офисе она не могла сконцентрироваться на работе: ее не интересовали ни выручка, ни объем и номенклатура продаж, ни остатки на счетах. Секлетея все переложила на Маргариту Васильеву и Виктора Петровича, а сама только по инерции знакомилась с ежедневными отчетами. Чтобы как-то восстановиться, она старалась поспать днем в комнате отдыха, и, когда ей это удавалось, она чувствовала себя лучше.

Много дней переживания не позволяли ей нормально заснуть, и лишь под утро Лита засыпала от усталости и тогда ей снились странные сны.

В одном сне она жила с маленьким Максимом в убогом деревянном домике в поселке Луговской под Ханты-Мансийском65, в маленькой комнате с обмазанной глиной печью и мутным окном, в которое редко проникал свет. Там в ее сне почти все время была ночь и она читала финансовые отчеты «Витафармы» при свете керосиновой лампы. Потом открывалась входная дверь и в комнату входил Игорь, одетый в роскошный деловой темно серый костюм и ослепительно белую рубашку. Он оглядывался по сторонам, морщился при виде убогости её жилища и нежным голосом говорил: «Так вот откуда ты взялась, моя дорогая. Ну что же, здесь твое место на веки вечные. Но у тебя есть что-то, что принадлежит мне. Это мой сын – отдай мне его!» Лита плакала, умоляла оставить ей ребенка, но Игорь был непреклонен: «Ему здесь не место, рядом с тобой в этой нищете!» Он бережно брал ребенка на руки и исчезал вместе с ним, а Лита просыпалась от ужаса вся в слезах.

Потом ей снилось, что она это не она, а девочка с совсем другой судьбой, выросшая в детском доме в поселке Горнофилинский66, на берегу Иртыша. Она собирала в дорогу маленькую холщовую котомку, клала в нее варенье, сушеные грибы, вяленую рыбу и буханку серого домашнего хлеба. Молодая женщина надевала свою свадебную юбку, а батистовая тончайшая блузка расползалась у нее в руках от старости. Тогда она снимала с гвоздя грубую строительную робу и надевала ее вместо блузки. В этом экзотическом наряде с котомкой за спиной она являлась в офис «Полимеда» и говорила: «Меня зовут Секлетея, но я забыла свою фамилию. Ваш президент хотел что-то от меня, вот я и пришла». Разгневанный охранник выгонял ее прочь – и она просыпалась.

В еще одном сне она являлась королевой небольшого государства, а королем и ее мужем был Михаил Юрьевич. Они жили в разных дворцах, но вечером он приезжал к ней с подарками и приглашал переехать к нему. «Я не люблю вас, – говорила ему Лита. – Я всегда любила только одного мужчину, его зовут Игорь». Михаил Юрьевич сверкал глазами и как-то ужасно улыбался ей, обнажая острые клыки.