Хорошо.

Я не поверила своим ушам.

– Погодите. Что?

– Один человек, – объявил он. – Один час. В честь дня рождения.

– Валь, – не раздумывая, воскликнула я.

Бенедикт кивнул.

– Я отправлю приглашение.

Я выдохнула. Неужели он согласился?

– Спасибо! – вскрикнула я, вскочила и бросилась ему на шею. Бенедикт окаменел, застигнутый врасплох, и я только тогда поняла, что натворила. Тем не менее я ничем не выдала смущения. Бенедикт, замешкавшись на мгновение, мягко погладил меня по плечам.

Странные объятия. Прежде всего потому, что он так и сидел на табурете, и мне пришлось наклониться. Но в то же время они показались мне самой естественной вещью на свете. Должно быть, все из-за того, что он пьет мою кровь – это нас сблизило. А еще я, наверное, просто тосковала по близости. Не с Бенедиктом, разумеется, нет. По прикосновениям, по человеческому теплу, приносящему утешение.

– Не стоит благодарности, – пробурчал он. – Ведь в конце концов ты ставишь брата под удар.

– Ничего с ним не случится, – пообещала я, отстраняясь. Мои щеки пылали, но я все же осмелилась посмотреть королю в глаза. Он изучал меня пронизывающим взглядом, а на его лице не читалось никаких эмоций.

– Надеюсь, – произнес Бенедикт, но легкая ухмылка выдавала его.

– Вы, кажется, в хорошем настроении в последнее время? – вырвалось у меня. – Я с удовольствием прогулялась бы по саду. Под конвоем, разумеется.

Он тяжело вздохнул.

– Полагаю, вас и правда нельзя держать вечно взаперти, – согласился король.

– Так это да? – переспросила я, загоревшись надеждой.

– Рано или поздно Лире взбредет в голову какая-нибудь сомнительная идея, и тогда – кто знает? – я обнаружу, что моя постель засыпана семечками. Лучше этого избежать.

– Как легко, оказывается, вас шантажировать, – пошутила я и села в кресло.

– Под правильно рассчитаной угрозой и король согнется, – сухо заметил Бенедикт и вновь погладил золотую раму арфы.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила я, но он лишь покачал головой.

– Я не собирался лишать вас свободы, – сказал он спокойно. – Но я оказался между двух огней. Как можно быть хорошим королем и добрым одновременно? Не всегда удается найти золотую середину.

Его слова отозвались в моей душе. В них не было никакого притворства. Возможно, король на самом деле старается поступать правильно. Но он упускал из виду то, что его власть простиралась далеко за пределы замка: до самых дальних закоулков города, до самого маленького острова у наших берегов. И всюду люди страдали под этой властью. Из-за короля.

– Понимаю, – вздохнула я.

Воцарилось молчание, но неловкости не чувствовалось. Этой тишиной нас окутало взаимопонимание. Я наблюдала, как Бенедикт проводит пальцем по орнаменту на арфе, и почти ощущала эти ласковые касания.

– Что за мелодию вы играли? – вдруг спросила я.

– Мама написала ее, – признался Бенедикт. – Она называется «Песнь горести».

У меня сжалось сердце. Лучшего названия не придумаешь. Описывая мелодию одним словом, я назвала бы ее «Вздох».

– Эта музыка чудесна.

– Да, мама была талантлива.

– Сыграете еще раз для меня?

Притворяться не пришлось: мне и правда хотелось вновь услышать эту музыку. И я жаждала увидеть, как он исполняет ее.

– Можно попробовать, – не стал сопротивляться Бенедикт. – Но, честно говоря, у меня уже ноют руки.

– Потому что вы неправильно их ставите, – заметила я и тут же прикусила язык. – Ой, простите…

Но он лишь удивленно выгнул брови.

– Нет, продолжай. Научи меня держать руки правильно.

– Вы небрежны. Если и дальше не будете следить за руками, рискуете растянуть сухожилия.

– И на что именно я должен обращать внимание? – нахмурился Бенедикт. – Боюсь, с моего последнего урока прошло слишком много времени. Два десятилетия, если точнее.

– Эм… Так трудно объяснить, – сказала я, заливаясь краской. Бенедикт смотрел на меня в ожидании. – Могу я показать? – робко предложила я.

Он испытующе смотрел на меня.

– Хорошо, – наконец согласился он и придвинулся к краю табурета, освобождая мне место. – Просвети меня.

Я присела рядом. На крохотном сиденье вдвоем было тесно, поэтому мы неизбежно касались друг друга. Тепло Бенедикта отозвалось во мне желанием прижаться к нему, но я подавила этот порыв. Вместо этого я лишь кивнула ему.

– Покажите, как вы держали руки?

Он наклонил арфу к себе и поднес руки к струнам. Я замотала головой. Я взяла его за руки и чуть развернула их, почувствовав, как внутри разливается огонь.

– Вот так, – тихо произнесла я. – Большой палец немного выше. И расслабьтесь.

Бережно я пыталась разжать его пальцы, но король вдруг сомкнул их вокруг моих, и я замерла. Попыталась поймать его взгляд, но он смотрел на сплетение наших рук и с нежностью поглаживал мои ладони. Мне стало очень жарко, и в животе вспорхнули бабочки.

– Это краска? – едва слышно спросил Бенедикт. Я ахнула, и мы наконец встретились взглядами. Его зеленые глаза пронзили меня насквозь.

– Бриана захотела порисовать, – объяснила я.

Он слегка улыбнулся.

– Рисунки пальцами?

Я усмехнулась.

– Не так уж это легко!

– Разумеется. И что ты нарисовала?

– Ничего, – торопливо произнесла я.

Он выгнул бровь.

– А если спросить Лиру, она подтвердит?

– Там действительно… ничего.

– Хм-м, – протянул он с ухмылкой. – Либо ты изобразила мой портрет в натуральную величину, либо я наконец узнал, какого таланта у тебя нет.

Я сверкнула на него глазами.

– Портрет должен быть размером с замок, чтобы он удовлетворял ваше эго.

– Значит, последнее? – сказал он, явно забавляясь.

– Чему здесь удивляться? Существует множество вещей, в которых я не сильна.

– До сих пор я не знал об этом. Ты умна, неплохо образована, музыкально одарена и быстро соображаешь…

– Наверное, это вам стоит написать мой портрет, – пошутила я.

Бенедикт покачал головой.

– Именно об этом я и говорю.

– Возможно, вас просто легко впечатлить, – заметила я.

– Определенно, это не так, – возразил он, задумчиво смотря на меня. Он по-прежнему сжимал мою руку, и это прикосновение, казалось, обжигало мою кожу.

– Вам тоже часто удавалось удивить меня, – прошептала я.

– Неужели?

И снова этот голос, от которого меня всякий раз бросало в жар.

– За холодностью и черствостью вы прячете чувства, терзающие вас.

– Тогда что же удивляет тебя?

Я набралась смелости.

– Вы способны открыто признаться в своих чувствах, когда в этом возникает необходимость. Большинство прячет все в себе – боятся быть сентиментальными. Вы же, полагаю, скрываете их только потому, что не хотите беспокоить никого своими переживаниями.

– Скорее всего, это ты из тех, кого легко очаровать, – пробормотал Бенедикт.

В горле образовался ком. Хотела бы я убедить себя, что соврала королю. Или что то восхищение, которое он порой пробуждал во мне, вызвано заниженными ожиданиями. Я считала его чудовищем, ожидала самого худшего, и