Собака гневно сверкает глазами, как бы намекая, – не смей приближаться.

Адрия не дура, она понимает намеки. Поэтому трясет головой в отрицании и отступает. В ней много отчаянного безрассудства, но этот вызов она принять не готова.

– Ты сам справишься, – бросает она в вечерние сумерки слова, которые почти сразу отражаются на лице Адама Роудса презрением.

Он наклоняется, чтобы резким движением дернуть цепь.

– Дебра, ко мне.

Собака еще пару секунд неотрывно пожирает Адри взглядом, но разворачивается, следуя к Адаму.

Адрия выдыхает, делая еще один шаг назад и собираясь уйти подальше со двора. Подальше от сомнительных поводов для семейного времяпрепровождения.

Но когда собака садится у его ног, Адам вновь поднимает голову и хлестко щелкает языком за густым слоем обвисших усов, обращаясь к Адрии:

– Аманда сказала, что в кафе спрашивали про меня.

В один момент все внутри Адри холодеет. Стылая прохлада подступающей ночи вдруг заполняет ее, сковывает, обрывая все реакции на полувдохе. Мурашки ползут, перебирая позвонок за позвонком. Осознание одолевает с тяжелой силой – Чарли рассказал свою присказку отцу.

Адрия сглатывает колючий ком в горле, пошатываясь под пристальным взглядом Адама. Взглядом, который забирается под кожу, безжалостно препарируя ее реакции. Требует ответов.

– И что? – Она наскребает в себе смелости, чтобы дерзко оскалиться. Старательно сделать вид, что не имеет никакого отношения к тому, что про Адама судачат в городе. Мало ли в его поведении поводов.

На секунду лицо Адама искажается злостью, но неожиданно для Адри эта злость мгновенно растворяется, и его губы трогает едва заметная в полумраке улыбка.

Он говорит то, что она не ждет услышать:

– Они всегда найдут на кого свалить. – Адрия выдыхает, догадываясь, что ему прекрасно известно, почему о нем спрашивают. – Пусть попробуют. Это удел слабых. Ты ведь не из таких, Адрия?

Его голос звучит спокойно. Спокойно и хладнокровно, словно лезвие, он скользит в воздухе, вонзаясь в напряженное внимание Адрии заточенным острием.

Собака в метре от него ощеривается.

Адри покачивает головой на автомате, неуверенная, что жест выходит довольно внятным, чтобы Адам его распознал. Она сама не знает ответа. Из каких она?

– Если не поставить их на место, не показать, что ты сильнее, так и будет продолжаться.

Два родительских урока за один день. Что за праздник? Адрия давится ядовитой иронией.

– Это что, отцовский совет? – злостно выдыхает она.

– Не совет, – сдержанно замечает Адам. – Требование.

Адрия вертит головой, не понимая, что все это значит, но Адам делает шаг вперед, и собака вторит рычанием.

Он хмыкает:

– Адрия, ты как щенок. Зубы режутся, но все не можешь укусить посильнее. – Адам кивает на собаку: – Иди сюда. Я не стану повторять.

– Нет, – шипит Адрия. – Пошел ты.

Но то, что происходит в следующий момент, меняет все. Меняет расстановку сил, реальность, в которой, как надеется Адри, ее слова имеют хоть какой-то вес. Силу.

Адам Роудс наклоняется, и в ответ на его небрежное движение звякает карабин на собачьей цепи. Цепь падает на землю, и собака быстро понимает это. Быстрее, чем успевает понять Адрия. Когда она отшатывается назад, осознавая, псина уже приближается к ней, склоняя голову к земле и еще шире обнажая клыкастую пасть.

Адрия цепенеет в ужасе. Все ее тело замирает, скованное первобытным животным страхом. Страхом перед хищником, перед которым у нее нет ни единого шанса. Перед челюстями, которые способны разодрать ее плоть. На фоне клыков с тягучей слюной все остальное вдруг меркнет. Проблемы в школе. Мартин Лайл. Раздражение от матери. Даже злость на Адама. Все.

Адри не может сдвинуться с места, как будто все ее тело вросло в эту пустынную землю, стало ее продолжением. Частью этой проклятой земли с проклятыми людьми на ней.

Голос Адама оживает где-то вдалеке, доносится до нее сквозь отчетливое собачье рычание:

– Брось, Адрия, или сожрешь ты, или сожрут тебя. Не заставляй меня думать, что я держу в доме слабачку.

От страха сводит желудок, к горлу подкатывает тошнота.

Адрия заглядывает в черные бусины собачьих глаз, боясь оторвать от подступающей угрозы взгляд. Но слова Адама звенят внутри как оружейная дробь, отскакивают от ее страха, больно впиваясь в тело.

– Что бы ты делала, если бы Дебра встретилась тебе на улице? Что бы ты делала, если бы кто-то смотрел на тебя так, как смотрит она? Будто хочет сожрать.

Загипнотизированная этим голосом и свирепым собачьим взглядом, Адрия не может пошевелиться. Она знает, что шевелиться бессмысленно. Против пятидесяти килограмм мышц со стальной хваткой челюстей она даже не щенок. Жертва.

– Так бы и стояла как вкопанная, пока тебе не вцепятся в лодыжку?

Слова Адама раздирают что-то внутри. Трещит по швам вся Адрия, чувствуя, как дрожат кончики пальцев, как эта дрожь разгоняется, сотрясая все тело.

Дебра приближается к ней шаг за шагом. Десять метров превращаются в пять. Пять метров превращаются в два. С каждым метром разбивается что-то внутри Адри.

– Что ты хочешь от меня? – дрожит и ее голос.

– Быть сильной.

Адрия жалостливо глядит в собачью пасть. Чем она заслужила это? Почему должна выносить эти отвратительные уроки один за одним?

За что?

Она вздрагивает в ужасе, когда угрожающий лай предупредительно звучит в метре от нее. Последнее предупреждение, последний шанс.

– Я сделаю все! Сделаю! – вскрикивает Адрия, и собака клацает зубами воздух.

Адам Роудс кивает, и его голос сотрясает воздух, поля вокруг них и Адрию:

– Дебра! Ко мне!

Как и в прошлый раз, собака медлит пару секунд, но разворачивается и семенит к хозяину.

Сердце Адрии бешено колотится в груди, отбивая глухой ритм. С такой силой звучит ее злость. С такой силой звучит ее страх.

Она пятится на пару шагов назад, в глазах мутнеет. Адрия чувствует, как соленые слезы быстро пропитывают ее чувства, насыщают ее изнутри болью. Но, сморгнув с глаз влагу, Адрия заставляет себя закопать боль поглубже, потому что Адам не потерпит ее слез. И она медленно направляется в его сторону, с каждым шагом понимая чуть больше. Глубже.

Она не хочет быть сильной, если эта сила дается такой ценой.

– Молодец, – следуя за ней взглядом, Адам сухо кивает. Произносит слова так, будто хвалит не собственную дочь, а очередного побитого жизнью пса. – Может быть, чему-то ты все же научишься.

Адрия чувствует, как дрожат ее губы, как дрожит она вся, но все равно приближается к собаке, пока та продолжает нервно скалиться, обнажая бледно-розовые десны. Адам сует ей тюбик