Шрифт:
Закладка:
В конце концов Филодем подчинился судьбе: он сделался солдатом. Если уж на то пошло, служил ведь Архилох наемником. С детства искусный наездник, отлично владевший копьем и мечом, юноша обратил на себя внимание царя Аттала, победителя свирепых галатов, и вскоре возглавил один из лучших отрядов конницы. Здесь он был вполне на месте, и воины – от безусых новичков до бородатых ветеранов – любили своего командира, несшего с ними наравне все тяготы походной жизни. Требуя жесткой дисциплины, Филодем притом никого не стеснял без особой нужды, говорил доходчиво и понятно – больше как друг, нежели начальник, если надо, мог подбодрить грубой шуткой и кстати ввернуть крепкое словцо. У лагерного костра он всегда был готов разделить с товарищем последний кусок, а в сражении, не раздумывая, прикрыть грудью. Но не выставлял свою доброту напоказ, пряча за внешней строгостью. И никто не догадывался, что посреди битвы, когда гремящий вал атаки, усаженный, будто пеной, оскаленными лошадиными мордами и разинутыми в крике ртами, нес его навстречу славе или смерти, в сердце солдата – пусть в самом дальнем и глухом уголке – жил мальчик, давным-давно не умевший сдержать слез перед вечным чудом рассвета.
А гремящий вал увлекал его все дальше – сквозь войны и годы. Они мчались, подобно взмыленным коням, прибавляя шрамов не только телу – душе. В жестких волосах Филодема начала проглядывать ранняя седина. Один за другим сходили в Аид его противники и боевые товарищи. Вырастив четырех сыновей, умер и царь Аттал. Старшему из них, Эвмену, унаследовавшему трон отца, более отвечали дела мирные, но враги опять подступили к его границам, зарясь на богатства Пергама, да и римляне, с которыми еще в прежние времена был заключен договор, требовали исполнения союзнического долга. При таком положении он нуждался в хороших воинах, и доблесть Филодема не осталась незамеченной. Молодой царь, как все Атталиды, покровительствовавший искусствам и наукам, угадал в своем гиппархе человека, способного на много большее, чем орудовать мечом и рассуждать о конской сбруе. Он хотел приблизить его к себе, однако Филодем, к великому изумлению придворных льстецов, выразил желание остаться солдатом.
В то, что он пишет стихи, была посвящена только его подруга – темнокудрая Поликсена, прозванная за ум и красоту «пергамской Аспасией». Поликсена не была обычной гетерой, хотя вела свободный образ жизни. Дочь прославленного кифареда, не однажды увенчанного за победу в музыкальных состязаниях, она имела голос столь дивный, что могла зачаровать даже бездушные камни. Сам богоравный Ахиллес когда-то пленился прекрасной Поликсеной – что уж говорить о простых смертных! Она была желанной гостьей на любом симпосии, и царь Эвмен, когда выпадали свободные от государственных забот часы, охотно посещал ее дом, чтобы послушать игру и пение хозяйки. Тем более странным представлялся выбор Поликсены разодетым и напомаженным щеголям, увивающимся вокруг нее, как мухи около горшка с медом. Они недоумевали, чем привлек ее этот увалень с бычьей шеей, неотесанный солдафон, который только и горазд, что лапать девок да хлестать, на скифский манер, неразбавленное вино. В их изысканном обществе он смотрелся, точно буйвол в посудной лавке. Но вслух этого, естественно, никто высказать не решался – кулаки солдафона были достаточно внушительным аргументом в спорах. Впрочем, говорили они, с улыбочкой пожимая плечами, изнеженные, утонченные красавицы частенько предпочитают мужланов, умеющих на ложе хорошенько намять им бока. А еще рассказывали, будто Поликсена, по примеру царицы Омфалы, наряжается в доспехи любовника, усадив своего Геракла в женском платье за прялку, поскольку ее это возбуждает. И уже совсем шепотом добавляли кое-что насчет быка и Пасифаи. И лишь один человек, кроме Поликсены и самого Филодема, знал правду.
Покончив с одеванием, Филодем направился к двери, но, уже на пороге, еще раз оглянулся. Поликсена спала, свернувшись калачиком, как ребенок, подложив ладонь под щеку, прикрытая только дождем своих растрепавшихся волос. Филодем поднял ковер, служивший вместо занавеси, и вышел.
Сонный раб распахнул перед ним ворота, дивясь про себя, что возлюбленный госпожи покинул ее до рассвета.
– Прощай, Аристипп! – Филодем похлопал его по плечу. – Не поминай лихом. И береги хозяйку.
Аристипп не совсем понял, что он хотел сказать, однако с готовностью кивнул. Филодем был ему симпатичен.
– Хорошо, господин. – И прибавил: – Agathe tyche – пусть будет благосклонна к тебе Судьба!
До утра было еще далеко. Высоко в небе, как надраенный щит, красновато горела плоская луна. Монотонно перекликалась на стенах городская стража. Погруженный в раздумье, Филодем шел по пустынным улочкам, где узурпатор сон прочно утвердил свою власть, но внутренний часовой, который всегда начеку, выхватывал из тишины малейший подозрительный звук. И когда сзади прошелестели легкие шаги, Филодем мгновенно развернулся, полувыдернув из ножен рукоять меча. Но тут же сунул обратно.
– Стратоник! Ну, сколько тебя учить: никогда не подходи ко мне со спины! Это может скверно кончиться.
Стратоник, младший брат Поликсены, похожий на сестру тонкими чертами и миндалевидным разрезом темных глаз, беспечно рассмеялся.
– Значит, такова уж моя судьба – по крайней мере, я буду убит настоящим воином.
– Не говори этого даже в шутку! – Филодем сердито сдвинул брови, но в голосе его была ворчливая нежность.
– Виноват, учитель! – юноша покаянно тряхнул кудрями и состроил такую забавную гримасу, что Филодем не удержался от улыбки. Несмотря на свое легкомыслие – а может быть, именно благодаря ему, – Стратоник обладал счастливым даром привлекать к себе сердца, и на него просто нельзя было долго сердиться.
Несколько лет назад, возвращаясь за полночь с какой-то дружеской пирушки, Филодем натолкнулся в глухом переулке на тройку бродяг, избивающих юношу, почти мальчика. Тот защищался отчаянно, из гордости не звал на помощь, однако силы были уж слишком неравны. Филодему понадобилась минута, чтобы оценить обстановку, и чуть больше – чтобы ее изменить. Когда незадачливая троица, охая и кряхтя, убралась прочь, напутствуемая пожеланием в следующий раз ему не попадаться, Филодем повернулся к жертве. Вытирая кровь с разбитого лица, юноша сообщил, что его зовут Стратоником и живет он вдвоем с сестрой, которая внезапно захворала. Боясь, что до утра ей станет хуже, он в сопровождении раба отправился на другой конец города за лекарем, но на полпути их подстерегли прятавшиеся в засаде грабители и потребовали отдать деньги. Перетрусивший
