Газета «Донецкий вестник» опубликовала объявление полевого коменданта: в связи с тяжелой болезнью господина Петушкова на его место назначается господин Эйхман. Новый председатель взялся наводить порядок в торговле, издал приказы, запрещающие открывать без ведома управы кафе-закусочные, частные предприятия, магазины, ларьки. Эйхман понял, что на частниках можно хорошо нажиться. За солидные куши он негласно выдавал патенты. К тем, кто уже имел доходы, придирался по любому поводу: грязно в помещении, высокие цены, тайная продажа спиртного. Стал накладывать штрафы и попал впросак: почти все торговцы, владельцы чайных и закусочных оказались агентами Графа или Шильникова.

Обычно гестаповец приходил в кабинет к Эйхману и говорил, что закрывать ларек, например у Мишина, нежелательно.

— Как? — удивлялся бургомистр.— Он торгует самогоном, несмотря на запрет.

— Это наш человек. Нужный человек,— говорил Граф.

Эйхман безоговорочно отменял приказ.

Агенты, агенты, агенты — о них знал, их присутствие чувствовал на каждом шагу и переводчик СД Абрам Вибе. Он общался с ними, пока его шеф Гейдельберг заведовал третьим отделом. Теперь он начальник Сихарет Динст, осуществляет общее руководство. С тайными агентами — этой мразью — пусть возятся Граф, молодой преуспевающий начальник четвертого отдела Ортынский и следователи. Вибе немало бы отдал, чтобы знать агентов, но они выпали из его поля зрения. А тут пошел слух о переводе Гейдельберга в другой город. Такая перспектива не устраивала Вибе. Покидать Сталино не входило в его планы. Он решил уйти из СД, но так, чтобы сам Гейдельберг не только подписал приказ об увольнении, но и рекомендовал его на новую должность. Ее он уже облюбовал после того, как немец-колонист, его сосед по дому, стал председателем городской управы.

Абрам Яковлевич Вибе каждый день внимательно читал «Донецкий вестник». Все чаще и чаще находил в нем несоответствие между материалами, написанными русскими сотрудниками редакции, и официальными сообщениями немецкого командования, а также статьями, присланными из Германии.

Передовые с восторгом сообщали, что наступила эра частного предпринимательства, а в материалах из рейха говорилось, что государственные предприятия и правительство заботятся о нуждах рабочих. Газета пишет о доброй, сентиментальной натуре немцев и тут же дает объявление полевой комендатуры о расстреле девушек за помощь военнопленным.

Вибе подсовывал несуразицы в «Донецком вестнике» своему шефу. Комментировал их, подводя к мысли, что редактор, бывший красновец, никакой не газетчик, далек от политики и в слепой злобе к большевикам делает плохую услугу немцам.

— Там нужен наш человек,— сказал однажды переводчик.— Он должен хорошо понимать немецкий язык. А главное — политику фюрера.

Гейдельберг поднял продолговатое лицо, снял очки и подслеповатыми глазами смерил Вибе.

— Послушайте,— проговорил он.— Вы так вникаете в дела газеты, будто всю жизнь занимались редактированием.

— Никак нет, господин гауптштурмфюрер, — отчеканил Абрам Яковлевич.— Просто приучен логически сопоставлять факты и делать выводы. Хотя, если разрешите сказать, давно мечтаю иметь свою газету. Но, сами понимаете...

— А что? Вот вас я и порекомендую на редактора. Попрактикуетесь.

— Рад служить германскому народу!

— Хотя жаль вас отпускать,— признался шеф.— Но мне это пойдет на пользу. Переводчик, знаете, вырабатывает леность мысли. Я без вас быстрее освою язык побежденных... У меня ведь тоже есть мечта. Летом с большевиками покончим окончательно, я уйду в отставку и заведу себе хозяйство над Днепром. Тогда мне и пригодится язык побежденных.

Вибе стал редактором «Донецкого вестника». Знавшие его немало удивились такому взлету рядового переводчика. Друзьям он сказал:

— Это временная пересадка.

Первая оккупационная весна выгоняла людей из города на проселочные дороги. Они с тачками и узлами тащились в села, чтобы выменять у крестьян ведро пшеницы или кукурузы на вещи. Полицейские хватали меняльщиков, гнали на работу, грозили отправить в Германию, если кто попадется второй раз. Плакаты, рассказывающие о прелестях, которые ждут добровольцев в гитлеровском рейхе, уже никого не привлекали. Биржа труда и ее филиалы принудительно регистрировали население от 15 до 60 лет.

Петр Федорович Батула ходил по районам, присматривался и прислушивался к разговорам, запоминал места, где расположены воинские части, какие эшелоны и как часто идут на восток.

В селах так же тяжело, как и в городах. Немцы забрали зерновые и вывезли, крестьяне сеют лишь подсолнечник да кое-где кукурузу. Под самый горизонт лежит невспаханная, заросшая бурьяном земля.

Горестная донецкая земля, тысячелетиями ты была покрыта ковылем, шальные ветры терзали тебя. Но пришли к тебе однажды люди и сделали веселой и нарядной. Ты щедро одарила их своим богатством. А сегодня ты снова в запустенье, враги принесли беду на твои поля, смертельную тишину в города и поселки. А твои непокорные сыны и дочери не хотят мириться с горем; вольным и гордым не пристало носить ярмо раба. Их не пугают ни кровь, ни виселицы, они идут на смерть ради грядущей победы. Батула слышал рассказы о партизанах, их передают из уст в уста, как пароль и клятву.

Несколько смельчаков укрылись от карателей в Великоанадольском лесу, но их выследили и окружили. Завязалась кровавая схватка. Партизаны погибли, но и многих солдат не досчитали враги. В Болыпе-Янисольском районе группа отважных напала на немцев. Они знали, что не уйдут от рук палачей, но дорого заплатили за свои жизни. Кто-то подложил мину под железнодорожный путь на перегоне Волноваха—Великоанадоль, и вра-жеский поезд пошел под откос. На Смолянке патриоты перерубили кабель, и немцы схватили заложников.

Вся донецкая земля поднялась на чужеземцев, и полевая комендатура вывесила угрожающие объявления в каждом населенном пункте. За голову партизана, которого доставят в гестапо или полицию, устанавливалось вознаграждение в 10 тысяч рублей в городе и надел земли в селе. «Донецкий вестник» признавался, что борьба партизан принимает разнообразные формы, фашистские холуи жаловались на пассивность населения в разоблачении партизан.

С наступлением тепла ходить без немецких документов становилось все опаснее. Петр Федотович надеялся, что Босянова и Брущенко принесут ему надежные удостоверения из-за линии фронта. Но связники возвратились ни с чем. В районе Енакиева перебраться через передовую им не удалось — над позициями стояла беспрерывная стрельба. Во