— Конечно. — согласно кивнул преступник. — Особенно когда общество толпо-элитарно.

— Выходит, что слабостью может быть что угодно. — мне не понравилось, как это прозвучало. Весь мир тогда обречён. Его держит только количество населения.

— Этим миром правят манипуляторы, Эдвард. — серьёзно сказал Мориарти. — Они могут получить и власть, и деньги, и даже чувства и эмоции других людей. Последнее особенно для них ценно. — я снова испытал странное отчаяние. — Что взять с человека, если его любовь может перетечь в ненависть.

— А ненависть в любовь может? — почему-то спросил я, смотря на Мориарти.

Тот ухмыльнулся, заставляя меня покраснеть.

— Любовь и ненависть — сильные эмоции и вызывают сильные реакции в организме на химическом уровне. Но ненависть может скрыто означать симпатию, искажённую из-за каких-то обстоятельств. Но есть и чистая ненависть. Она — самое интересное.

Не знал, что Джим вот так рассуждает. Я стал смотреть в окно на сменяющие друг друга улицы.

— Если это такие сильные эмоции, то, значит, человек должен приложить больше усилий, чтобы их контролировать. Он становится уязвим, когда испытывает их. Можно было бы вызывать их в нём, когда нужно, управляя его химическими реакциями.

Джим глядел на меня, снова улыбаясь. Он молчал, но я слышал, как смеются его довольные глаза. Я отвернулся, смущаясь.

Мы вернулись в дом Мориарти.

— Разве ты не говорил про какую-то ещё встречу? — спросил я, идя за Джимом по каменной дорожке.

— Да, но это вечером. Сейчас обед.

Я пожал плечами. Первая половина дня у меня выдалась довольно насыщенная. Я был на волоске от смерти, а потом впервые в своей жизни стрелял в человека. Твою ж мать… Я даже не задумывался. Этот факт немного пугает.

Обедали мы только вдвоём, в тишине. Как сказал Мориарти, Моран ещё не вернулся с задания, которым являлось, конечно, чьё-то убийство. Было немного неловко, но уже не так, как утром.

— Мне нужна тренировка. — вдруг заявил я, час спустя, когда мы сидели в гостиной и смотрели телевизор.

Я был заворожён этим процессом, а точнее мне было чертовски интересно наблюдать за Мориарти. Телевизор — обыденная простая вещь, и Джим — ночной кошмар британского правительства. Он почти заскучал, но мои слова его развеселили.

— Что, соскучился по беготне по базе МИ6?

Я пожал плечами.

— Просто нужно весь стресс выгнать.

— Стресс? — Джим спросил это, настолько поразившись, как будто я был Себастьяном, который наверное каждый день по пять пуль в живые тела вгонял.

Я вздохнул.

— Кончено, ты можешь делать всё, что угодно в зале Себастьяна. И я могу составить тебе компанию. — блеснул глазками Мориарти.

Я удивлённо захлопал ресницами. Оке-е-е-й.

— Позаниматься со своим племянником физическими нагрузками мне только в радость. — сказал Мориарти и, схватив меня за руку, повёл в зал.

Я успел покраснеть в очередной раз. Чуть ли не выкинув меня в зал, он захлопнул с силой дверь.

— Так. Ты иди и переодевайся! — приказал Джим и указал в сторону раздевалки.

Я пожал плечами и поплёлся в сторону двери. Найдя там целый комплект из шорт и футболки моего размера, я изумился, но не сильно. Натянув их, я вышел. Никого не было. Я сел на скамейку. Через три минуты скрипнула дверь и из соседней раздевалки вышел Джим. Он шёл с серьёзным видом, в майке и в шортах. Я чуть рот не открыл от удивления. Мориарти был вполне себе такой обычный в этой одежде. Он вышагивал ко мне и словно говорил: «Ну что, видишь какой я крутой?». А я всего лишь проронил еле слышное «О боже». Джим подошёл ко мне, а я, как идиот, осмотрел его с головы до ног. Его тело блестело, как будто он намазался чем-то жирным.

— Часто пользуешься маслом? — спросил я, дабы отхватить кусок от пирога остроумия.

— Только если становится узко. — ответил с ухмылкой Джим, забирая у меня весь оставшийся пирог.

Мне оставалось лишь подняться и оглядеться.

— Полный вперёд. — прозвучал голос Мориарти, а сам он указал на тренажёры.

Я почесал затылок. Не то. Мне больше бег поможет. Но здесь нет для этого должного места, кроме беговых дорожек, которые меня всегда чем-то бесили. Так что придётся обойтись силовыми.

Мне, признаться, было немного неуютно отжиматься, подтягиваться, вытягиваться при Джиме. И всему виной его пристальный взгляд. Что он так уставился, я не понимал. Причём он будто следил, чтобы я не сделал чего-то не того. Тяжесть последних событий из мыслей не уходила. Надо попробовать ещё что-нибудь.

— Давай сыграем. — сказал я, поднимаясь на ноги. — Я задаю вопрос, ты отвечаешь и наоборот.

Интерес Мориарти тут же отобразился на его лице в виде ехидной улыбки.

— Где вы с моим отцом родились? — сразу начал я.

— В Ирландии. — был ответ. — Каким был твой самый худший кошмар?

Я обалдел с быстроты вопроса и его содержания. Мне пришлось подумать.

— Кошмар в смысле сон или событие из реальной жизни? — тихо уточнил я.

Джим молча смотрел на меня, чуть улыбаясь. Из меня вырвался вздох.

— Смерть мамы, наверное. — неужели я говорю об этом не с Майкрофтом и не с психологом. По телу прошлась дрожь с мурашками. — Сейчас я почти ничего по этому поводу не чувствую, но думаю, всё до сих пор блокируется. — я отвёл взгляд. — Какие у тебя были отношения с моим отцом?

Я поставил ногу на гантель и стал медленно возить её по полу туда-сюда.

— Я был другим. — это всё, что ответил Джим. Видимо, решил, что это всё и объясняет.

Мне стало как-то грустновато. Почему касание семейной темы вызывает только печаль?

— Ты хочешь узнать больше о своей матери?

Странный вопрос. Я задумчиво водил рукой по тренажёрам. Мне было вроде бы всё известно о маме. Вот об отце почти ни черта.

— Об отце хочу.

Джим как будто разочаровался.

— В Адаме не было ничего интересного.

— Почему он решил возить контрабанду? — мне не понравились слова Мориарти.

Пусть мой отце и был зауряден, в отличие от своего гениального братишки, но он всё же был моим отцом. И я хотел узнать историю.

Мориарти скучающе огляделся, а затем припал к стойке с оружием. Я стремительно подошёл к нему, теряя страх и планируя вытянуть как можно больше.

— Ради денег. — Джим запрокинул голову, произнося это так, словно скучал он по меньшей мере уже часа два.

— Ваши родители? — я сломал правила своей же игры.

Этот вопрос заставил преступника вообще по стойке кататься.