— Иван, у меня к тебе просьба есть небольшая.

— Выкладывай.

— Постарайся вспомнить тех бродяг из ватаги Вереса и составить их подробное описание с указанием особых примет и уровня.

— Хорошо сделаю. Но можно поинтересоваться, зачем тебе это? Они враги?

— Зачем? Сказать пока не могу — это не только мой секрет. Враги ли они мне? Тоже. Сам не знаю. Будущее покажет…

— Чэч, хватит уже отлынивать! — окрик Ивана заставил меня прервать воспоминания. Хорошо ещё, что наш бывший полусотник вспомнил, что он сейчас не плацу в гарнизоне и не орал во всю свою лужёную глотку.

— Размялся немного и будет. Сейчас, прямо на ходу, будешь наносить прямой удар копьём по этой мишени. Пока без использования умений.

В руках Ивана было копьё, на которое он прикрепил старый и довольно мятый кулачный щит.

— Начали.

Перехватив копьё двумя руками, я ударил в щит. И сам почувствовал, какой он получился слабый.

— Сильнее, Чэч, что ты, как барышню, ладошкой гладишь. Так, ни одну шкуру у тварей не пробьёшь.

Новое занятие оказалось не таким простым, как бег. Пришлось выкладываться на полную. Минут через десять мой новый тренер сжалился:

— Всё, хватит. Не буду тебя перегружать пока — отдыхай. Эй, ты куда залезть собрался, на бегу отдыхай.

Мдя, а пробежка уже не кажется мне такой томной. Чуть притормозив, чтобы полностью оказаться в тени фургона, я побежал рядом с ним, стараясь восстановить дыхание.

— Хех, смотрите, кого я тут нашёл, — послышался из фургона удивлённый возглас Агееча. — Давай уже, выбирайся из сена.

Заинтригованный я чуть ускорился и побежал вровень с облучком. Как раз в этот момент старик и вывел на него недовольного, надувшего губы, пацанёнка. Знакомого.

— Привет, Миклуш, какими судьбами?

Но пацанёнок ещё больше насупился, опустив взгляд книзу и молчал.

— Э-э, нет, малой, так не пойдёт, — усмехнулся Агееч, всё ещё держащий найдёныша за плечо. — Ты сам к нам залез, а теперь молчишь, когда тебя бугор спрашивает.

Миклуш метнул взгляд сначала на старика, потом на меня и, снова опустив глаза долу, пробормотал:

— Тварей бить, за мамку, за папку мстить.

— А чего не подошёл, не попросил?

— Тык, вы бы не взяли. Снова к старосте бы отвели. А он меня дядьке Трофиму… А тот… Тот уже дом наш занял, мамины вещи в сарай выбросил… Говорит, продаст потом.

Мдя, жизнь сироты совсем не завидна. Это я по рассказам мамы о бабушке знаю, что в послевоенные годы совсем одна осталась… Если бы решение зависело только от меня, я бы забрал его с собой.

— Решать, конечно, вам, мужики, я-то не знаю законов этого мира, но пацана этого с собой бы забрал…

После этих слов Иван удивлённо приподнял бровь, но промолчал. А я же продолжил:

— Понятно, что он мал, что опасно, но как представлю, что там в деревне его ждёт, когда в первый же день, как узнали, вещи его родителей в сарай выбросили. И тревогу не подняли, когда он сбежал — на воротах у нас никто не поинтересовался, видели или нет… И потом, второй раз из-за него в Ясенки возвращаться, право слово, не охота. Всё равно сбежит с каким-нибудь караваном, а там, боги знают, как его судьба сложится.

— Сколько тебе лет, малой? — усевшись на скамейку облучка, поинтересовался Агееч.

— Десять, — буркнул Миклуш.

— Так, малой, — тут же нахмурился старик, — давай договоримся сразу. Ты больше никогда не врёшь нам, а особенно бугру. Поймаю на лжи ещё раз — тут же отправишься куда угодно, но долой из нашей ватаги. Ещё врунов нам не тут не хватало. Понял?

— Понял, — не поднимая головы прошептал пацанёнок.

— Что ты там шепчешь? Не слышу. Посмотри мне в глаза и скажи громко.

Мальчишка посмотрел на Агееча, было видно, что это далось ему с большим трудом.

— Я не буду больше вам врать!

— Вот, и молодец. А теперь бугру это повтори. Вон он рядом с фургоном бежит.

Пацан повернулся, недоверчиво посмотрел сначала на меня, потом на Ивана, которого, видимо, знал, и дождавшись подтверждающего кивка, громко заявил:

— Я больше никогда не буду вам врать!

— А теперь всё-таки скажи, сколько тебе лет, — снова задал вопрос Агееч.

— Девять, — буркнул Миклуш и снова уставился на землю. Но тут же поднял взгляд и торопливо добавил: — Десять через месяц будет.

— Ну, если через месяц, — протянул Агееч. — Бугор, я бы его взял. Такое моё мнение. А ты что думаешь, Иван?

Прежде чем ответить, бывший полусотник поскрёб задумчиво подбородок.

— Знаю я этого Трофима, и жену его знаю. Если пацанёнка им оставить — житья ему нормального не будет. Других родственников у него нет. А деревенским он больно и не нужен будет — лишний рот, когда своих бывает не прокормить толком. Когда ему десять стукнет — официально принять в ватагу и всех делов-то. Только в этом случае, пацан, об отцовском наследстве тебе придётся забыть. Если берём — присматривать за ним буду.

— На том и порешим, — я, как официальный бугор, подвёл итог, — пацана берём. Иван, будешь за ним присматривать и тренировать, а ты, Миклуш, слушаться будешь как меня. Иначе выпорю и Ивану разрешу, а у него рука потяжелее моей будет. А сейчас, Агееч, займись, пожалуйста, обедом, малой поди голодный.

— Сделаю, парень, — кивнул старик.

А я, немного притормозив, чтобы попасть в тень фургона, снова посеменил по дороге — прекратить тренировку полусотник команды не давал. Через несколько минут я услышал удивлённый голос пацанёнка:

— Дядя Иван, а чего это дядя бугор рядом с фургоном бежит? Он же тут главный, в кресле ехать должен, как наш староста обычно, когда в гарнизон на ярмарку ездил.

— Хм, ты прав, малой. Не дело это бугру одному бегать, а, ну марш к нему. И запомни, когда Чэч вот так бегать будет, ты всегда должен быть рядом с ним, как верный ординарец. Запомнил? А теперь — бе-гом арш!

Испуганным воробушком Миклуш порскнул с облучка. Через секунду он уже пристроился справа от меня.

— Не так, малой. Запомни, с какой стороны фургона мы бы не бежали, ты должен всегда бежать рядом с фургоном. Запомнил.