— Дядя, меня же оттуда выгнали, — напомнил он, скривившись.

— И то правда. Не надейся, Эртор, своим развязным поведением выгнать меня из дома. Я не уйду, пока не закончится дождь.

Кардинал подошел к окну и открыл его. Потянуло холодом. Эртор обиженно замолчал, а Киоре погрузилась в собственные мысли.

… В полутемной комнате топился камин, и его отсветы падали на красивое даже в глубокой старости лицо Эши. Она, одетая совершенно просто, закутанная в шаль, сидела в кресле-качалке и опиралась на трость. Седые волосы собраны в тугой пучок, на ногах — несуразные, но очень теплые тапочки. Никто не мог сказать, что именно она десятилетиями будоражила своими выходками столицу.

— Ты должна добыть мне перстень кардинала, котеночек! Это будет твоей платой за учебу и ее завершением.

Шесть лет они провели вместе, и время расстаться пришло, как то обычно бывает, неожиданно.

— Я обучила тебя всему, что знала. Последние два года я наблюдала за тобой. Ты действуешь правильно, но слишком горячо. Несчастный мой котенок, бойся не умереть, не отомстив, а стать рабой короны, отомстив.

Девушка кивнула, соглашаясь с наставницей. А та, как будто забывшись, говорила чуть хриплым, но всё еще властным голосом:

— Котенок, ты стремишься к мести, готова отдать жизнь, и мне этого не понять. Я мстила и убивала, но никогда не клала на этот алтарь свою жизнь. Только твоя жизнь, какой бы она ни была, принадлежит тебе от рождения и до смерти. Всё остальное — шелуха. Умей обуздать свои страсти, котенок, ведь жизнь одна, что бы нам ни толковали о перерождениях.

Эши была старухой, чуть сумасшедшей в силу возраста, иногда память ей отказывала, и она превращалась в одну из своих бесчисленных масок. Тогда слугам приходилось подавать ей снотворное либо приглашать врача. Но Эши любила откровенные беседы, в которые будто вкладывала всю свою мудрость, весь свой опыт, словно в этот момент говорила она, настоящая, потерявшаяся среди лжи и вымысла, в которые превратилась ее жизнь.

И покидать ее Киоре до боли не хотелось, но старуха была права: на алтарь мести девушка положила жизнь.

Не сразу она услышала свое имя, а, когда отозвалась, облегченно вздохнул обмахивавший ее газетой Эртор.

— Прости, кажется, я задремала, — беззаботно рассмеялась она. — Всю ночь провела в дороге, не выспалась страшно!

И бросила взгляд на кардинала. Она пыталась узнать, зачем Эши его перстень, но наставница молчала. Киоре пыталась это выяснить у слуг, в записках и бумагах, разбросанных по дому — безуспешно. Украшение кардинала выглядело внушительно, но не более того. К тому же наставнице такие безделушки не нравились. Так зачем?.. Киоре попрощалась с Эртором, отговорившись делами, даже отказалась от экипажа.

Ее, уставшую и злую, ждали карты с бароном. Они решили проехаться по злачным местам столицы и везде немного выиграть. От злобы немного превратилось в много, а Кеэрел с обожанием смотрел на свою спасительницу. И как-то получилось, что вечер закончился у барона дома.

— Кеэрел, твоя развалюха? — спросила она, силясь в темноте разглядеть скрипевшее и покосившееся здание: а вдруг рухнет?

— Моя, — уязвлено ответил тот, когда гостья всё же вошла.

Внутри некий порядок поддерживался лишь на кухне, и там, возле очага, стояли мягкие кресла, в которых хозяин и коротал ночи, опасаясь ходить по этажам ветхого здания, начавшего рушиться еще при его отце. Неожиданностью стало то, что одно из кресел было занято знакомой обоим фигурой. Знакомой и ненавистной.

— Какие люди и без охраны! Или ты спрятал наемников по всему дому, а? — рассмеялась Киоре, без страха подходя к очагу.

— Думала, я не знаю, что ты в Тоноле? Я знаю, где ты живешь.

— Ложь. Я бы заметила слежку, Файрош, а ты бы не сидел здесь, — беззаботно ответила она, не сомневаясь в своей правоте.

— Что тебе нужно?

— О? — она повернулась к старому напарнику. — Всего лишь хочу тебе отомстить. Думаешь, оставил меня без гроша в кармане, сбежал в столицу, и дело готово? Ты вообще в курсе, что оставлять за спиной разъяренную женщину крайне опасно?

Пока барон топтался, Киоре опустилась в кресло.

— У меня нет ни одного шанса избежать мести? Мне бы не хотелось избавляться от тебя. Все-таки три года мы были партнерами.

— Нет у тебя шансов, смирись, — она пожала плечами.

— Даже если скажу кое-что интересное о первосвященнике? — усмехнулся мужчина лениво откидывая скользнувшую на лицо прядь. — Подумай, тайну такого человека Киоре сможет продать очень выгодно…

— Давай короче, — грубо оборвала его Киоре.

— Он влез в некий заговор.

Киоре напряглась, глядя в пламя и проклиная собственную поспешность.

— А он влез, и весьма надежно, только доказательств нет. Если их добыть, то с него можно получить столько денег…

— Замолчи!

Она вытянула руку, а сама сжалась в кресле, как пружина, готовая выстрелить в тот же миг и убить любого, кто попадется на пути. Замерший в дверях барон, кажется, не дышал.

— Я не буду тебе мстить, но в обмен ты поможешь мне уничтожить первосвященника и, — Киоре хитро прищурилась, — отдашь все расписки этому господину, перестав посягать на его титул и деньги.

— Эта партия за тобой, разъяренная женщина, — развел Файрош руками, признавая поражение. — Учти, твои деньги я спустил и вернуть не могу.

— Шут с ними, — отмахнулась Киоре.

— Тогда Файрош к твоим услугам, Киоре, ученица Кровавой Эши, — улыбнулся он. — Тебе не кажется, что нам сейчас придется откачивать этого мальчика?

Киоре лениво обернулась. Бледный Кеэрел стоял в дверях, и только рассматривал своих странных гостей.

— Кеэрел, расслабься. Бедность тебе больше не грозит, а вот о нас тебе точно лучше не распространяться. Файрош до одного происшествия был моим напарником, и я в самом деле хотела бы его прикончить, — упомянутый только примирительно поднял руки вверх, как будто раскаиваясь, — но он предложил мне нечто лучшее, к тому же я всё равно щелкнула его по непомерному самолюбию.

— Вот же… женщина, — выругался Файрош.

Киоре пришлось усадить барона в кресло, но, поскольку стоять она решительно отказывалась, уселась к нему на колени, ласково перебирая пряди — так он должен был успокоиться. Не выдержав напряжения, а может быть, выпив в притонах лишнего, Кеэрел вскоре уснул.

— Слабак, — поморщился Файрош.

— Зато какой ми-и-илый, — улыбнулась она. — Любимую женщину на руках носить будет.

— Смотри, не опали его своим обаянием, — посоветовал Файрош, наблюдая, как бывшая (или нет?) напарница неестественно нежно улыбалась.

— Твои часы по-прежнему с тобой?

Ответа пришлось ждать несколько минут, но в конечном счете Файрош достал откуда-то из-за пазухи миниатюрные карманные часы с цветочной гравировкой. Поющие часы. Приятная, нежная мелодия тихо начинала играть, стоило поднять крышечку, а изнутри на ней был портрет молодой женщины — матери Файроша.