судостроительный завод № 820 — готов к эксплуатации;

ЦБК № 1, 2 — закончены восстановительные работы 1-й очереди;

вагонзавод — закончены восстановительные работы;

газовый завод — [нет сведений];

2 мельницы — восстановлены;

3 мясокомбината — 1 восстановлен частично;

сульфитно-спиртовой завод №1 — полностью восстановлен;

сульфитно-спиртовой завод №2 — закончены

восстановительные работы 1-й очереди;

3 пивоваренных завода — 1-й восстановлен, 2-й восстанавливается, 3-й демонтируется

2 хлебозавода — восстановлены.

Из справки областного управления по гражданским делам за 1946 год

ЦГА РСФСР. Ф. 374. Оп. 2. Д. 173

Завод «Шихау»

К числу самых крупных промышленных предприятий Вос­точной Пруссии относился судостроительный завод акционер­ного общества «Шихау», до войны на нем было занято около десяти тысяч рабочих. Завод был включен в перечень особо важных объектов военной промышленности страны и подле­жал первоочередному восстановлению. Практически всякие упоминания об этом режимном предприятии исчезли из от­крытой печати, а само оно стало называться «заводом № 820». Сегодняшним калининградцам завод больше известен под на­званием «Янтарь».

Как известно, при отступлении немцы старались уничто­жить все важные промышленные предприятия, в особенности военные. Между тем завод «Шихау» разрушен не был. Версии выдвигались самые различные. Так, Николай Петрович Му­хин, поступивший на работу на 820-й завод в 1946 году, дает такое объяснение:

— Когда мы приехали на завод, он был весь целый. Мне рассказывали, что немцы, отступая, не успели его взорвать. Я слышал, что у немцев на заводе работал инженер русского происхождения по фамилии Зайцев, что его отец был герман­ским подданным, но выходцем из России. Так этот инженер, получив от немцев приказ взорвать завод, не сделал этого, показал нашим военным, где заложена взрывчатка, и завод быстро разминировали. Потом Зайцев остался в Калинингра­де, принял советское гражданство и работал на «Янтаре». Знал хорошо и немецкий, и русский языки. Я с ним сам ездил, когда выселяли немцев, он помогал им уезжать. Но вскоре его убили, убийцу не нашли. Убили уже после выселения немцев.

О загадочном Зайцеве нам рассказывали и другие. Иное свидетельство дает Сергей Владимирович Даниель-Бек (его маму как инженера-металлурга пригласили на судостроитель­ный завод в 1946 году):

— Когда мы переселились в поселок Суворове, нашим сосе­дом по квартире был Михаил Михайлович Зайцев. По его рас­сказам, он был русским офицером, в годы Первой мировой войны попал в плен к немцам, был интернирован в Польше. Поехал в Данциг, принял немецкое подданство, работал в лесо­торговой фирме, которая торговала с Россией. Когда поляки стали выселять с освобожденных земель немцев, он как гражда­нин Германии должен был уехать. Тогда Зайцев с группой дан­цигских рабочих приехал сюда на временную работу. Среди них он был кем-то вроде предводителя. Я знаю, что он упорно доби­вался советского подданства, но ему все время отказывали. С завода его уволили, из квартиры он переехал к своим знакомым. Потом прошел слух о его самоубийстве или убийстве.

Несмотря на хорошую в целом сохранность, некоторые производственные участки судостроительного завода, складские помещения были разрушены.

Важной проблемой стало освоение заводского оборудования.

— Все немецкое оборудование осталось: токарные, фрезер­ные, сверлильные и прочие станки, — вспоминает Михаил Иванович Иванов. — Во время ремонтно-восстановительных ра­бот нам очень помогла немецкая кузница, она и сейчас работа­ет после некоторой переделки прессов.

Кстати, на участке, где Михаил Иванович был мастером, работали около ста немецких военнопленных. На заводе труди­лись и гражданские специалисты из числа местных жителей, которые помогали запускать производство.

Тимофей Сергеевич Даниленко на 820-м заводе работал автомехаником, он вспоминает:

— Имелись трофейные дизельные автомашины — немецкие, бельгийские, итальянские и другие. Почти все они были ис­правные. Когда машина ломалась, мы ездили к поселку, кото­рый сейчас называется Пятидорожный. Там в поле было ог­ромное количество немецких и прочих разбитых машин, мы из них брали запасные части. Мои товарищи по работе гово­рили, что раньше, в сорок пятом и в начале сорок шестого года, в полях стояли такие машины, что наши заводские води­тели садились в них, включали зажигание и ехали.

Условия труда на заводе были не из легких. Рабочий день часто растягивался до 10 — 12 часов, регулярно выполнялись сверхурочные работы. Тимофей Сергеевич продолжает:

— Работали мы на заводе, не жалея себя. Отчаянные были. Во мне еще фронтовой жар не остыл, так что мог я для общего дела рискнуть. Моя фотография постоянно висела на заводской Доске почета, рядом висели фотографии тех, кто работал по сдельной системе оплаты труда. Ими двигало желание зарабо­тать. А я? Почему я все время спешил? Ведь я был почасовиком! Ведь я мог бы и не торопиться! Но постоянно ощущал в своей душе чувство долга. Случалось, работал по вечерам без всяких нарядов, если вдруг машина была неисправна. Так вот, моя первая, ныне покойная, жена как-то сказала мне, что половину своего рабочего стажа (тридцать восемь лет) я работал бесплат­но. Но я ушел на пенсию с чувством исполненного долга.

Начиная с 1948-1949 годов бывший «Шихау», теперь «Ян­тарь», стал выполнять правительственные задания по ремонту, а потом и строительству боевых кораблей.

Бумажное производство

Приоритетным направлением восстановления промышлен­ности было и целлюлозно-бумажное производство. Алексей Николаевич Соловьев, еще будучи студентом, проходил прак­тику на ЦБЗ в Тильзите в 1946 году.

— Комбинат был разрушен, но нас все равно, даже в условиях разрухи, поражала культура производства, которая отличалась от нашей. Немцев на заводе не было. Но вот добротность сооруже­ний, продуманность всего — это впечатляло... После окончания ин­ститута меня определили работать в сушильный цех на Калининг­радский ЦБК-1. Назначили заместителем начальника цеха (тогда специалистов по пальцам можно было пересчитать).