Даниель, Анни и внуки приехали в деревню еще до того, как на перемещения был наложен запрет. Прежде чем их накрыло колпаком локдауна.

Но Арман остался за его пределами. И Жан Ги тоже. Их отсутствие ощущалось каждую минуту каждого дня. И каждой ночи.

Рейн-Мари помнила день, когда закрылось бистро. Потом книжный магазин. Пекарня. Месье Беливо сумел продержаться дольше. Вскоре у него в магазине кончилась туалетная бумага. И дрожжи.

Бакалейщик измотался вконец, он оказался на грани банкротства, помогая другим. Как и владелица пекарни Сара. Как Оливье и Габри, которые готовили еду для стариков, для семей, лишившихся работы. Для детей, когда школьная программа питания перестала действовать.

Мирна оставляла книги у дверей соседей и незнакомых людей, ее магазин практически опустел.

Надев маску, намазавшись антисептиком, местные жители доставляли другим еду и лекарства. Книги и пазлы.

Они, нередко стоя на улице в лютый холод, разговаривали с перепуганными и одинокими стариками и старухами через закрытые окна. Пытались подбодрить их. И себя.

Все будет хорошо.

Каждый вечер они возвращались домой. Без сил. Пораженные тем, с какой скоростью рушится знакомый им мир. И не зная, как далеко зайдет это разрушение.

Жизнь стала такой хрупкой, что пресечь ее мог и кашель.

Им еще повезло.

В отличие от Армана и Жана Ги.

Они вместе с теми, кто действовал на передовой, работали по шестнадцать часов в сутки, контактировали с людьми, которые были тяжело больны и нуждались в помощи.

А по окончании рабочего дня Арман и Жан Ги даже не могли вернуться к семьям. Они должны были оставаться в Монреале, чтобы не занести вирус в Три Сосны.

Каждое утро Рейн-Мари отправляла Арману какой-нибудь из ее любимых видеороликов. Колокола в Банфе. Рукоплескания в Лондоне. Пение в Италии. Ретриверы Олив и Мейбл. Забавное видео. Любительское. Трогательное и вдохновляющее. И просто откровенно глупое. Чтобы он начал свой день с улыбки.

Арман каждый вечер, а нередко и за полночь, делал видеозвонок. На окне за его спиной она видела веселые рисунки Флоранс, Зоры и Оноре, сделанные специально для деда.

Шли дни, недели и месяцы, он выглядел все более усталым. Да и она сама тоже, подозревала Рейн-Мари.

А потом наступил тот вечер. Арман позвонил позднее обычного. На нем лица не было. Он казался очень бледным. Как смерть.

«Ты болен? – спросила она взволнованно. – Тебе не нужно в больницу?»

Он отрицательно покачал головой, но ответить не мог. Просто смотрел на нее. Словно умоляя о чем-то. О помощи?

«Чем я могу помочь? Что случилось?» Рейн-Мари протянула руку, но вместо его теплого, родного лица ее пальцы прикоснулись к холодному экрану.

Она смотрела, а он опустил голову и, закрыв лицо руками, зарыдал. Наконец он отнял от лица ладони и обо всем рассказал.

Поступил вызов из дома престарелых. Гамаш приехал и увидел дочь одного из постояльцев – она стояла в снегу, который полностью замел дорожку, ведущую к входной двери. Дорожку явно не чистили несколько дней.

Арман был потрясен. Посадил женщину в теплую машину, потом вызвал помощь.

На окнах он видел свидетельства того, что случилось внутри. Не радостные, дарящие надежду радуги, а нечто иное пятнало стекло.

Надев защитную одежду, он вошел внутрь.

Открыв дверь, он и через маску узнал запах.

Он не стал подробно описывать Рейн-Мари, что увидел. Но сказал ей достаточно. А потом она слышала новостные сообщения, из которых поняла: случившееся настолько плохо, что хуже некуда.

Самые уязвимые. Слабые. Немощные. Те, кто не мог позаботиться о себе, были брошены на произвол судьбы. Оставлены умирать. И они умерли.

Арман вошел туда первым и вышел последним. Он стоял у мертвых тел, пока не вынесли всех.

Он немедленно отправил группы полицейских в другие дома престарелых, приказал проверить все. И тогда открылся весь ужас случившегося.

Гамаш знал: он будет мучиться от стыда до конца своих дней. Не за то, что лично оставил этих людей без помощи, а потому, что это сделал Квебек. Квебекцы. А он, будучи одним из главных полицейских провинции, не предвидел того, что в пандемию такое может произойти. Что это вообще может случиться. Здесь. Здесь!

Арман, не склонный к теориям заговора, тем не менее затаил подозрение, что если власти и не способствовали ускорению этих смертей, не отвернулись от стариков намеренно, то просто закрыли глаза на эту проблему. Никто не спешил тратить драгоценные и тающие на глазах ресурсы на тех, кто так или иначе обречен вскоре умереть.

Давайте ж на глазах у всех

В себе искать свой тайный грех.

Рейн-Мари знала, что Арман, пока секретно, открыл дело: занялся поисками виновных.

На это могут уйти месяцы, годы, но тайный грех он непременно найдет.

И теперь, услышав фразу «Все будет хорошо» для оправдания смерти немощных и наиболее уязвимых, она пришла в ужас.

«Да, – думала она, глядя на Эбигейл Робинсон, – мы все тут и вправду были больны чумой. А теперь среди нас появился ее новый переносчик».

* * *

– Число обезьян, моющих картошку, постепенно возрастало в течение нескольких месяцев.

– Боже мой, – сказала Рут. – Мы все еще говорим про обезьян. Давайте согласимся, что Питер Торк[64] был лучше всех, и сменим тему.

– И вот, – продолжил Жильбер, – однажды утром сотая, по подсчетам исследователей, обезьяна взяла плод батата и вымыла его. И сто оказалось критическим числом. Что-то произошло. К наступлению темноты все обезьяны на острове мыли клубнеплоды.

– По-вашему, мы должны быть уверены, что это не эвфемизм? – иронически поинтересовалась Рут. – Ведь они, в конце концов, обезьяны.

– И почему это случилось? – спросил Арман, игнорируя ее вопрос, но не в силах скрыть улыбку. – Может, это была альфа-обезьяна? Вожак?

– Нет, это была обычная, ничем не примечательная обезьяна, – ответил Жильбер. – Интересно, правда? Почему ее поведение сыграло такую роль? Какое значение имел «выбор» именно этой обезьяны, сотой по счету? Но еще любопытнее то, что исследователи нашли на других островах обезьян, которые делали то же самое. Ни одна из них не мыла клубнеплоды прежде, а теперь мыли все.

– Да ладно вам, – не поверила Рут. – Это невозможно. Вы хотите сказать, что у обезьян есть экстрасенсорное восприятие? Что они таким образом взаимодействуют между собой? Но с помощью чего? Мозговых волн?

Роза фыркнула.

– Я этого не говорю, – возразил Жильбер. – Я транслирую то, что написали антропологи. Они пребывали в недоумении, как и все остальные. С тех пор подобные явления называют эффектом ста