Она сильнее обняла его, вдыхая запах дыма и подгоревшей шерсти, смешанный с запахом сандалового дерева и розовой воды. Получалось что-то землистое и странно приятное.

– Ш-ш-ш, – прошипела Рут. – Почти полночь.

Все наклонились вперед, навстречу еще ничем не запятнанному новому году, а на экране появились цифры.

– …Sept, six, cinq… – считали они, – trois, deux, un![67] Bonne année!

Рейн-Мари и Арман обнялись и поцеловались, как и другие пары. Стивен склонился к Рут, а та закрыла глаза и подалась к нему, но тут между ними подняла голову Роза, и в конечном счете он поцеловал утку.

Фейерверк осветил небо над гостиницей и спа. Чтобы не пугать животных в деревне, месье Беливо принес бесшумную пиротехнику, отчего зрелище казалось еще более волшебным.

Арман нашел Даниеля и обнял его:

– Я так рад, что ты дома.

– Moi aussi[68], – сказал Даниель.

Они вместе вышли на улицу полюбоваться фейерверком.

Под громкие радостные крики все забыли о холоде. Толпа показывала вверх, отпускала замечания. Наверху крутились шутихи, неслись ракеты, взрывались пиротехнические звезды, освещали их лица и деревню Три Сосны внизу.

Детям роздали бенгальские огни. Феликс научил Оноре зажигать металлический прутик, сунув в костер его кончик, который тут же начинал фонтанировать крохотными звездочками. Потом Феликс показал, как выводить свое имя в темноте. И вскоре все дети занялись этим.

– Маленькие обезьянки, – усмехнулся Винсент Жильбер, подошедший к Арману и Рейн-Мари, когда пиротехническое шоу подходило к концу.

Жильберу единственному хватило ума надеть куртку.

Когда фейерверк закончился, гости, трясясь от холода и хохоча, побежали в дом к камину.

Минул еще один год. Наступил другой. Билли Уильямс, оставшийся на улице, чтобы загасить костер, улыбался, бросая лопатой снег на пламя и оживляя в памяти сладкие моменты полуночи. Он стоял рядом с Мирной.

«…Deux, un! Bonne année!!»

Он повернулся к ней и спросил, перекрикивая «ура» и смех: «Позволь?»

Когда она кивнула, он наклонился и поцеловал ее. Легонько. Коротко. В губы.

Она оставила руку на его предплечье. Но не для того, чтобы оттолкнуть его, а чтобы удержать. И он поцеловал ее еще раз. Более долгим поцелуем.

А теперь он остановился, опираясь на лопату. Оживляя в памяти эти мгновения, которых он так долго ждал. Потом в его глазах вспыхнул свет – костер ожил.

Его оживил очередной порыв ветра, подумал Билли, снова бросая лопатой снег на пламя.

Несколько минут спустя, когда Билли уже собрался возвращаться в дом, он заметил какое-то движение и посмотрел направо в темноту. Один из подростков, хромая, вышел на опушку леса и стал звать своих друзей.

Ребятам, по прикидке Билли, было лет шестнадцать-семнадцать. Он знал их всех. Видел, как они росли. Мальчишки еще не достигли того возраста, когда законом разрешается употреблять спиртное. Но это в свое время не останавливало и его самого. Он до сих пор не переносил запах сидра, его сразу начинало мутить.

Билли улыбнулся и бросил еще одну, последнюю, лопату снега в костер. Услышал, как умирающие угли зашипели в ответ. Потом раздались новые крики. Что-то в их тональности заставило Билли помедлить. Он шагнул дальше в темноту.

Потом из леса один за другим на нетвердых ногах стали появляться парни. В свете, падающем из окна гостиной, их глаза были широко раскрыты и безумны.

Билли Уильямс бросил лопату и поспешил им навстречу.

* * *

Усталые и счастливые, Арман и Рейн-Мари уже собирались уходить и направились в холл за своими куртками, как вдруг Арман остановился.

Повернулся.

Бросил взгляд назад.

Глава двадцатая

Арман резко остановился и опустился на колени перед телом, лежащим в снегу лицом вниз.

Он хотел было ухватиться за пальто и перевернуть тело, но вдруг отпрянул.

Жан Ги опустился на колени с другой стороны и тоже протянул руки к телу.

– Постой. – Арман осторожно просунул пальцы под шарф, чтобы прощупать пульс, которого, как он знал, не будет.

Потом поднял голову и посмотрел на Бовуара.

Когда поднялась тревога, сердце Армана екнуло. Слыша ужас в доносившихся с опушки криках, он тут же решил, что кто-то из подростков, напившись, уснул в сугробе и замерз до смерти.

Он тут же понесся туда, забыв про куртку и сапоги. Другие тоже бросились на улицу, но Жан Ги остановил их резким «Мы дадим вам знать».

Мороз крепчал, ветер усиливался, стонал в деревьях, поднимал верхний слой снега, гнал его вихрями.

Арман похлопал Жана Ги по руке и сказал:

– Осторожно.

Бовуар увидел, на что указывал палец тестя. Темные пятна на белом снегу у головы мертвой женщины.

Это была женщина. Мертвая женщина. Сомнений на этот счет не оставалось. Как и на другой.

Темные пятна на снегу – это кровь. Женщине размозжили голову. Они имели дело не с переохлаждением. Не с трагическим несчастным случаем.

Бовуар достал телефон, включил фонарик и видеозапись, чтобы получить картину места преступления. Это выходило за пределы стандартного протокола. Погода определяла его действия. Тело уже заносило снегом, и казалось, что огромная белая рука высунулась из-под земли и пытается утащить женщину вглубь.

С каждым мгновением пропадали улики. На глазах исчезали под снегом пятна крови.

– Возвращайся в дом! – перекрикивая вой ветра, приказал Гамаш. – Родители будут беспокоиться. Скажи, что произошел несчастный случай и мы этим занимаемся. Все должны оставаться в оберже. Пусть никто не уходит.

– Ладно. – Жан Ги поднялся и побежал к гостинице.

– И захвати наши куртки! – прокричал Гамаш вслед зятю.

Гамаш, ссутулившись и моля Бога о том, чтобы Жан Ги услышал его просьбу, пытался защититься от холода. Он знал: обморожение, а потом гипотермия наступают быстро. Он достал телефон, еще раз включил видеозапись, потом сделал два звонка. Первый – коронеру, потом дежурному в управлении Sûreté. В отдел по расследованию убийств. Стуча зубами, он приказал прислать группу криминалистов для осмотра места преступления.

Разговаривая по телефону, он встал с наветренной стороны, чтобы загородить мертвую от летящего снега. Чтобы защитить улики, прежде чем их поглотит стихия.

Тело принадлежало взрослой женщине, не девочке. Это было ясно, хотя она и лежала лицом в снегу. Прикоснувшись к ее шее, Арман ощутил, какая она холодная, даже заледеневшая. Он словно дотронулся до мрамора, до упавшей статуи.

Руки были вытянуты вдоль тела. Она не сделала попытки предотвратить свое падение.

Он наклонился, чтобы получше рассмотреть рану на затылке, и понял, что женщина в момент падения была без сознания или уже мертва. Даже с фонариком он мало что мог увидеть, разве что темные пятна