планировали этого заранее.) Семёнов подчеркивал, что это необходимо сделать до 19 ноября, «чтобы не дать возможность спекулировать на стремлении представителей СССР затянуть начало судебного процесса»[438].

Через два часа стратегия отсрочек рухнула. Покровский сообщил Руденко плохую новость: западные судьи отвергли ходатайство обвинителей о включении Альфрида Круппа в список подсудимых. Они решили оставить в Обвинительном заключении имя Густава Круппа на случай, если он выздоровеет до начала процессов. Итак, МВТ откроется в назначенный срок – 20 ноября. Покровский добавил, что все еще есть слабая надежда на отсрочку. Судьи назначили психиатрическое освидетельствование Штрайхера, и Джексон доверительно сказал Покровскому, что американский врач приедет не раньше 19 ноября. Трибунал также должен рассмотреть вопрос о предании суду Мартина Бормана, личного секретаря Гитлера, in absentia, а это дает еще один шанс на отсрочку[439]. (На самом деле Борман погиб в Берлине 2 мая, но это подтвердилось только через двадцать семь лет.)

Покровский отметил, что Никитченко тем вечером наконец прибыл в Нюрнберг, и спросил Руденко, когда тот собирается приехать. Затем Покровский буднично добавил, что в ответ на такие же вопросы западных обвинителей он распустил слух, будто Руденко заболел с симптомами малярии. Он просил Руденко сообщить, позволит ли ему здоровье приехать в Нюрнберг 20 ноября, или же «врачи» потребуют от него пробыть в Москве еще несколько дней до полного выздоровления[440].

Покровский весьма умно выбрал малярию в качестве воображаемой болезни Руденко. Условия военного времени привели к распространению этого заболевания в Украине и в других частях СССР. Малярия развивается в человеческом организме месяцами и атакует циклами перемежающихся приступов и ремиссий; благодаря своей непредсказуемости она могла служить прикрытием для советской стороны[441]. Гамбит Покровского вдохновил последнюю советскую попытку отсрочить открытие МВТ. Перед самой полночью с 15 на 16 ноября Вышинский поручил Покровскому подать в Трибунал записку с объяснением, что советский главный обвинитель болен и ему требуется две недели для поправки. Если пойдут разговоры о том, чтобы начать до возвращения Руденко, Покровский должен будет заявить, что он недостаточно знаком с делом и потому не сможет заместить Руденко и что Руденко категорически против того, чтобы слушание началось без него. Покровский должен был безотлагательно выполнить это поручение и доложить о результатах в Москву[442]. «Малярия» Руденко начала обретать реальность.

Утром 17 ноября Покровский сообщил западным обвинителям, что был прав в своих догадках о болезни Руденко. Он заверил их, что состояние здоровья Руденко не настолько серьезно, чтобы ставить вопрос о его замене другим советским обвинителем. Покровский напомнил коллегам, что согласно Уставу МВТ лишь главный обвинитель может исполнять некоторые обязанности, и попросил их совместно проинформировать судей, что «непредвиденные обстоятельства» не позволят процессу начаться 20 ноября. Он подчеркнул, что советское правительство ранее не утвердило никакой замены Руденко: никто из его помощников не имел полномочий представлять на суде советское обвинение[443].

Малярия Руденко стала в Нюрнберге предметом пересудов. Тем утром Трибунал провел свое третье публичное слушание, теперь перед небольшой группой корреспондентов. Максуэлл-Файф и Покровский выступили за то, чтобы судить Бормана in absentia. Судьи согласились[444]. В середине дня Трибунал ушел на закрытое совещание, и Никитченко вновь безуспешно попытался поднять вопрос об Альфриде Круппе. Он изложил несколько оснований для отсрочки процесса: четыре страны-обвинителя еще не согласовали своих вступительных речей; психиатрическая комиссия еще не вынесла заключения о Гессе; адвокат Бормана еще не назначен, и ему потребуется время на подготовку; Руденко нужно время на выздоровление. Чуть не в последний момент он успел добавить, что отсрочка даст время на подготовку адвокату Альфрида Круппа. Западные судьи были непоколебимы. Процесс должен был начаться через три дня[445].

Незадолго до полуночи с 16 на 17 ноября Никитченко сообщил Вышинскому, что утром Трибунал официально рассмотрит ходатайство Покровского об отсрочке. Никитченко ожидал отказа и предположил: возможно, ему придется объявить, что в отсутствие Руденко советская сторона не сможет участвовать в открытии процессов 20 ноября. Вышинский немедленно ответил, что Никитченко не следует такого говорить. Он должен быстро сообщить в Москву решение Трибунала и ждать дальнейших указаний[446].

Пока Никитченко интриговал, добиваясь отсрочки, в Москву поступали новые дурные известия о ситуации в Нюрнберге. Они исходили от Секретного отдела ТАСС – подразделения новостного агентства, занимавшегося разведкой для партии. 12 ноября советские руководители командировали в Нюрнберг для проверки готовности советской делегации юриста Аркадия Полторака, фотографа Халдея и еще несколько корреспондентов ТАСС. Эти корреспонденты подготовили отчет, который затем Секретный отдел ТАСС переслал Сталину, «четверке Политбюро», Вышинскому и другим руководителям[447].

Из этого отчета советские руководители впервые узнали, что реально происходит на месте событий в Нюрнберге. Корреспонденты ТАСС сообщали, что американские власти в Нюрнберге приняли их «любезно, однако сдержанно»; их обеспечили продовольствием и жильем, но предостерегли, чтобы не ходили по городу без сопровождения. Судя по увиденному, почти все было готово к открытию МВТ. Дворец юстиции отремонтировали, и там уже работали 450 человек американского персонала. Пресс-лагерь разместили на окраине города в замке Фаберов; там же располагалось и небольшое здание для советских корреспондентов. Американские власти изумлялись тому, что Москва не занимается организационной и снабженческой подготовкой к процессу. Из стран-обвинителей только СССР ничем не снабжал пресс-лагерь, и потому в его читальне нельзя было найти газет и журналов на русском языке. Аналогично, в библиотеке, устроенной во Дворце юстиции, не было книг по советскому праву[448].

Насколько корреспонденты ТАСС смогли познакомиться с доказательными материалами, те в равной степени впечатлили и встревожили их. Американцы захватили три немецких архива (Министерства иностранных дел, Верховного командования армии и Рейхсминистерства оккупированных восточных территорий). Их содержимое было распределено по разделам Обвинительного заключения. Среди этих материалов были документы с подробным изложением подготовки Германии к вторжению в СССР и меморандумы, уличающие Германию, Финляндию и Румынию в тайном сговоре для этого нападения. Были и документы, доказывающие, что нацистские вожди отдавали прямые приказы убивать советских мирных жителей и что немецкие солдаты под предлогом «войны с русскими партизанами» расстреливали всех, кого хотели. Эти и другие документы в ходе процесса потрясут мировое общественное мнение. Но большинство документов на немецком языке, советские обвинители плохо в них разбираются, и это повод для озабоченности[449].

Корреспонденты ТАСС также сообщили тревожные сведения о допросах подсудимых и свидетелей в нюрнбергской тюрьме – иллюстрация того, насколько выиграли американцы от решения проводить процесс в американской зоне оккупации. Еще до прибытия советских обвинителей в Нюрнберг