На следующий день рано утром Кармен и другие сели в самолет до Нюрнберга. Теперь погода была пасмурная, и пассажиры страдали от изнурительной болтанки. Некоторые корреспонденты пытались успокоить нервы, листая немецкую ежедневную газету «Тэглихе рундшау», где была статья о первом дне процесса. Кармен рассчитывал прибыть во Дворец юстиции пораньше, чтобы застать большую часть слушаний того дня. Но самолет несколько раз обогнул затянутый туманом Нюрнберг и повернул обратно в Берлин[472].

Несостоявшаяся посадка в Нюрнберге, казалось, стояла в общем ряду происшествий, имевших место у советской стороны в последнюю пару месяцев. Международный трибунал должен был стать для Советского Союза триумфом и воздаянием за пережитые невзгоды, страдания и жертвы его народа. Но он вылился в организационный кошмар. Советские руководители бились за отсрочку слушаний, а сами затягивали отправку в Нюрнберг важнейших сотрудников. Их прибытие задержала вдобавок и скверная погода, которая только укрепила у советской стороны ощущение, что ее обходят.

Кармен был не только хроникером событий – он был активным и полностью вовлеченным в них участником. Его уважали и за художественный талант, и за бесстрашие. Его хроники и документальные фильмы об испанской гражданской войне, в том числе «Мадрид в огне» 1937 года, принесли ему мировую славу[473]. Последние годы он провел прикомандированным к частям Красной армии, снимая на пленку обширные разрушения, оставленные нацистскими оккупантами в Советском Союзе. Кармен побывал везде. В феврале 1943 года он заснял сдачу в плен и допрос немецкого фельдмаршала Фридриха Паулюса в Сталинграде. В июле 1944 года, засняв освобождение советскими войсками лагеря смерти Майданек в польском городе Люблин, он отправился с Красной армией далее на запад. В апреле 1945 года он задокументировал взятие Берлина и капитуляцию нацистов. А теперь Сталин направил его в Нюрнберг заснять для потомков окончательный приговор нацистскому режиму[474].

Кармена сопровождали некоторые из известнейших писателей и художников СССР, которым поручили освещать Нюрнбергский процесс для советской и зарубежной публики. Это были видавшие виды люди и талантливые пропагандисты. Они вплотную видели расстрельные рвы Бабьего Яра и концлагеря; они ходили по руинам разбомбленных городов, наполненных смрадом гниющих трупов. Это придало их работам глубинную мощь. Всеволод Вишневский дебютировал как драматург сразу после большевистской революции, поставив представление «Суд над кронштадтскими мятежниками». Он остался в своем родном Ленинграде во время нацистской блокады, писал статьи для «Правды» и почти ежедневно выступал по радио для отчаявшихся жителей города. Весной 1945 года он тоже дошел с Красной армией до Берлина[475]. Еще одним пассажиром был Борис Ефимов, проведший годы войны на фронте в роли художника-корреспондента красноармейской газеты «Красная звезда». Он иллюстрировал листовки, которые сбрасывали с советских боевых самолетов над оккупированными территориями[476].

На следующий день погода прояснилась, и Кармена с его попутчиками наконец перевезли из Берлина в Нюрнберг (одних – самолетом, других – автомобилем). Кармен решил лететь, и на этот раз все прошло хорошо. Некий американский полковник из военной администрации США зарегистрировал новоприбывших и отвез в замок Фаберов.

Этот замок располагался в Штайне, городе в восьми километрах от Нюрнберга, и был огромным готическим зданием с высокими сводами и угловыми башнями. Ранее в нем жила аристократическая баварская семья фабрикантов, чьи заводы производили карандаши, а теперь разместился пресс-лагерь. Кармен обратил внимание на изящную мраморную лестницу и гигантскую библиотеку. Пресс-лагерь был снабжен офисами, гостиными, комнатами для машинисток и другими удобствами для более чем трехсот корреспондентов, освещавших процесс. Полковник показал советским журналистам бар и буфет, объяснил, как записаться на завтраки и ужины, а затем проводил в жилые помещения. Это был дом на замковой территории, служивший ранее, как он буднично упомянул, штаб-квартирой местного отделения НСДАП. Американцы в ожидании советских жильцов прозвали этот дом «русским дворцом». Все было вычищено и покрашено, но помещения были тесны: корреспондентам пришлось поселиться по три-четыре человека в комнате. Усталые путешественники оставили багаж и немедленно отправились во Дворец юстиции. Он располагался в двадцати минутах езды через кварталы, по большей части разрушенные до основания[477].

Ил. 17. Замок Фаберов – место размещения пресс-лагеря, в Штайне к юго-западу от Нюрнберга. 1946 год. Источник: Офис Главного советника США. Фотограф: Чарльз Александр. Предоставлено Библиотекой и музеем Гарри С. Трумэна

К тому времени МВТ давно работал. Он открылся 20 ноября, в тот самый день, когда делегация советской прессы вылетела из Москвы. Председатель трибунала Лоуренс открыл слушания короткой речью на английском, синхронно переведенной на немецкий, французский и русский языки. Он объявил, что начинающийся процесс будет «уникальным в истории мировой юриспруденции», и призвал всех участников «исполнять свои обязанности без страха и пристрастия, согласно священным принципам закона и правосудия»[478]. Эти благородные слова были хорошо приняты.

Остаток первого дня в суде зачитывали Обвинительное заключение. Максуэлл-Файф, американский заместитель главного обвинителя Олдерман и несколько младших членов французской и советской делегаций прошлись по четырем главным разделам – заговор, преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности – и вкратце сослались на доказательные материалы[479].

Подсудимые, которые ранее уже познакомились с Обвинительным заключением в письменной форме, наблюдали за этим со своих мест на скамье. Среди них не было главных представителей верхушки режима (Гитлер, Геббельс и Генрих Гиммлер покончили с собой в последние дни войны), но все же здесь собрали людей, обративших мир в руины. Теперь они сидели здесь согласно прежним своим рангам в нацистской иерархии и без своих мундиров и наград выглядели маленькими, старыми, заурядными людьми. В первом ряду сидели Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Альфред Розенберг, Ханс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Вальтер Функ и Яльмар Шахт. За ними располагались Карл Дёниц, Эрих Редер, Бальдур фон Ширах, Фриц Заукель, Альфред Йодль, Франц фон Папен, Артур Зейсс-Инкварт, Альберт Шпеер, Константин фон Нейрат и Ханс Фриче. Оставалось неизвестным местонахождение Мартина Бормана, поэтому его судили in absentia. Бывший начальник РСХА Эрнст фон Кальтенбруннер на первом заседании отсутствовал из-за болезни. Одни подсудимые казались апатичными, другие выдавали признаки напряжения, но остальные выглядели гораздо спокойнее, чем им полагалось быть[480].

Ил. 18. Обвиняемые, сидящие на скамье подсудимых в соответствии с их положением в нацистском руководстве. 1945–1946 годы. Первый ряд, слева направо: Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Эрнст фон Кальтенбруннер, Альфред Розенберг, Ханс Франк, Вильгельм Фрик,